Откуда, из каких времен принесло этого странного человека-птицу на вершину горы, и почему его образ столь отчетливо проявился сейчас, над пылью трассы, над Галкой, над приближающейся машиной, в которой скрывалось множество возможностей — курил траву, а состояние кислотное, — эй, машина, увези меня от воспоминаний, подальше от этого места покоя, от игрушечного города мертвых…
А человек в плаще оказался одним из веселых одесситов, приколовшихся к играм со снами, к общению с расширенной реальностью, и когда появились на склоне двое спутников незнакомца, чувак и герла, в обычном, туристском прикиде, все встало на свои места.
Стоило достроить воспоминание, как вызванные Крисом образы исчезли, слились с облаками, от которых никогда не дождешься дождя. Не дождешься дождя. Дождь тот, кого дожидаются. Так что ли?
— Крис!
— Что?
— Мне становится страшно, когда ты такой.
Теперь перед ним была лишь Галка, классная девчонка, настоящая заботливая сестренка, и она загораживала собой трассу от Кристофера и Кристофера от трассы.
— Какой?
— Никакой.
— Отойди в сторонку, меня не видно. — Крис улыбнулся. — Вот так.
Машина пронеслась мимо, став линией, отделяющей предисловие от собственно рассказа, и Крис продолжил:
— Ну вот, поднялись, а в этих пещерах — одесский пипл. И ночуют они в гробах. Там, где раньше лежали останки монахов. Специально, чтобы смотреть особые сны. Говорят, очень вставляет.
— А что с ними стало потом?
— Ничего. Две недели пожили, домой поехали. Там с водой тяжело. На горе нет, приходилось вниз спускаться. И нас тоже вскоре эзотерики достали, мы в Симеиз свалили. Вдесятером. Даос, Умка, Леха, — начал перечислять Кристофер.
— Про кипарисы ты рассказывал.
— Или вот еще, — продолжил Кристофер, — мой одноклассник, Колян. Он работал во ВСЕГЕИ. Геолог. На Васильевском. Ну так вот, я как-то остался на шестнадцатой, знаешь вписку у Ленки. И вдруг в шесть утра — звонок в дверь. Там звонок дверной такой хитрый — раз нажмешь, полчаса звонит. Не проснуться нельзя.
— Знаю. — Галка кивнула.
— Открываем, смотрим — Колян… Весь в земле, в репьях каких-то. Я спрашиваю: «Ты чего?» А он: «Извини, брат, не в том склепе спал». Оказывается, всегеишники нажираются на Смоленском кладбище, а потом ночуют в склепах. В условиях, близких к походным. Поля-то отменили, денег в конторе нет.
— А в Крыму, эта якобы Рэйнбоу-деревня, она постоянно действует?
— Не знаю. Был там организатор, Саша Макаров. Дядька лет сорока пяти. Кстати, я не сразу этот лагерь нашел. Умка сказала — возле кладбища. Я совершенно запарился — никто ничего не знает. И было совсем уже обломался, слышу кто-то блюзы в кустах лабает. Смотрю — Ваня Жук. Он-то меня и привел. Оказывается, не за кладбищем, а за солнечным телескопом. Смотри, КАМАЗ идет. Пустой.
— Рука Кристофера превратилась в пропеллер, а на лице появилась широкая дурацкая улыбка.
— Не кривляйся, так вообще не остановятся.
Однако, вопреки Галкиному предостережению, машина остановилась. Водитель улыбался.
— В сторону России, — сказал Кристофер.
— До Караганды. Но я спать скоро буду.
— Отлично. Когда будете спать, мы вылезем.
Драйвер кивнул.
— Только мы не заплатим.
— Ничего страшного.
Машина тронулась, и Кристофер продолжил рассказ о Научном. Судя по очкам, европейскому, немного лошадиному, но с признаками интеллекта, лицу драйвера, тот к такому продолжению должен был отнестись спокойно.
— Ну вот, и эти крымские эзотерики поголовно практикуют голотропное дыхание.
— Какое-какое?
— Голотропное или холотропное. Это некто Гроф придумал. А начинал он вообще-то со сходного — ЛСД-терапии. Вобщем, сначала он кормил людей кислотой, а затем предлагал вспоминать момент рождения.
Галка недоуменно посмотрела на Кристофера.
— Ну, по теории этого Грофа, многие, если не все, заболевания человека связаны с трудностями рождения, с родовыми травмами. И человек, поев кислоты, снова проходит этот путь, исправляя прошлые ошибки. И таким образом становится здоровым.
— Туфта типа дианетики, — сказала Галка. — Я под кислотой ощущаю совсем другое.
— Я тоже так думаю. Хотя не нам судить. Может, если бы ты специально, в терапевтических целях настраивалась на момент рождения, ты бы пережила его.
— Угу. — В ее голосе чувствовалась ирония.
— Я, правда, тоже так не думаю. Я думаю, что ты пережила бы запрограммированную этим самым Грофом иллюзию. Но дело в другом. В какой-то момент он понял, что кислота не нужна, достаточно пересытить организм кислородом. То есть под определенного рода музыку предельно глубоко дышать. А затем наступает момент вруба.