Он протягивает руку к моему лицу, и я напрягаюсь. Он собирается погладить меня по щеке?
Теперь, когда я думаю об этом, Джонатан почти не касается моего лица — если вообще касается. Единственный раз, когда он сделал это, был раньше, когда он проверил мою температуру. Он также никогда не пытался поцеловать меня. Не то чтобы я бы отнесла Джонатана к эмоциональному типу людей, которые могли бы это сделать, но...
Почему я вообще думаю об этом? Для начала, стеснение в груди, потому что он ушел прошлой ночью. А теперь тот факт, что он не прикоснулся к моему лицу и не поцеловал меня?
Вместо того чтобы прикоснуться ко мне, Джонатан протягивает руку мне за спину и закрывает кран. Мой желудок сжимается от чего-то, отличного от облегчения.
Он снимает пиджак и вешает его на вешалку для полотенец, затем расстегивает манжеты рубашки и закатывает рукава, обнажая свои подтянутые руки с мужскими венами.
К тому времени, как он присаживается рядом со мной, я наблюдаю за ним, как за инопланетянином.
— Что ты делаешь?
Он опускает руку в пузырящуюся воду прямо между моих ног, словно точно знает, где это находится.
Его сильные пальцы хватают мое ноющее бедро и растирают длинными кругами с нежностью, на которую я никогда не думала, что Джонатан способен.
Мои мышцы расслабляются с каждой секундой, и его прикосновения становятся все более успокаивающими, даже приятными. Моя голова лежит на краю ванны, и глаза закрываются.
Мои ноги раздвигаются сами по себе, чем больше Джонатан массирует внутреннюю поверхность бедер, его пальцы медленно приближаются к моей чувствительной сердцевине, но не касаются.
Низкий стон наполняет воздух, и я с ужасом понимаю, что он мой. Я впиваюсь зубами в подушечку нижней губы, чтобы больше не издавать ни звука.
Джонатан замедляется, но не останавливается.
— Тебе это нравится.
Я молчу, отказываясь признаваться в своих порочных мыслях.
Он хватает меня за киску, заставляя мои глаза распахнуться. Напряженность, которая сквозит в его потемневших чертах, заставляет меня затаить дыхание.
— Если тебе нравится то, что я с тобой делаю, я ожидаю, что ты это скажешь. Ты не можешь отрицать это, все еще наслаждаясь этим. Мы уже установили, что ты принадлежишь мне.
— Ты установил. Я никогда не соглашалась.
— Да, ты согласилась. Не словами, но это было написано большими заглавными буквами, когда ты выкрикивала мое имя, когда твоя киска душила мой член. Это прямо здесь, с тем, как твои складки приглашают меня внутрь, даже когда болят.
Мои щеки краснеют от явного образа, который он рисует в моей голове. Будь он проклят и как легко он может вывести меня из себя.
Когда я ничего не говорю, Джонатан убирает руку у меня между ног и встает. Он достает полотенце и вытирает им руки уверенными, твердыми движениями.
— Э-это все?
Не знаю, почему слова срываются с моих губ. Я должна была спросить об этом саму себя.
— Вот и все. Ты не заслуживаешь того, что, по твоему признанию, тебе не нравится. — он бросает на меня непонятный взгляд. — Я жду тебя в столовой через пятнадцать минут. За каждую минуту твоего опоздания будет платить твоя задница.
И с этими словами он выходит из ванной.
Разочарованный крик вырывается у меня из горла, но я загоняю его внутрь и плюхаюсь под воду, позволяя ей накрыть меня целиком. Не то чтобы это как-то охладило пламя, которое он оставил позади.
Черт бы побрал Джонатана Кинга в самую темную преисподнюю.
И потому, что я хочу придушить его — не в сексуальном смысле, — я вальсирую в столовую с опозданием на пять минут.
Ванна действительно помогла. Мои мышцы болят меньше, но они все еще болят, и я ощущаю его внутри себя с каждым шагом, который я делаю.
Я одета в свое светло-розовое платье без рукавов, мои волосы распущены, и я накрашена красной помадой. Сегодня я нуждаюсь во всей моей уверенности. И, может, я хочу действовать Джонатану на нервы так же сильно, как он действует мне на нервы. В конце концов, он действительно останавливается и пялится всякий раз, когда я крашу губы в красный цвет.
К тому времени, когда я присоединяюсь к Джонатану, он, похоже, не в хорошем настроении. Он наблюдает за мной с тем нахмуренным выражением, которое обычно означает неодобрение.
— Ты опоздала на пять минут.
— Мне нужно было подготовиться.
— Оправдания только ухудшают твое дело, а не улучшают, дикарка.