— Это «Да», Аврора?
— Это «Да» до дальнейших распоряжений.
Губы Джонатана дергаются в улыбке от того, как я повторяю его слова. Затем он бормочет:
— Чертово поведение.
Мы заказываем кускус и кебаб, после того как я говорю Джонатану, что это мое любимое блюдо. Кенза добавляет свой особый вид тунисского салата на гарнир. Это слишком острое блюдо, и мои щеки накаляются до такой степени, что чуть не взрываются, но я не могу перестать есть. Даже когда на висках выступает пот.
Джонатан качает головой и подвигает колу ко мне, когда я допиваю свою.
Когда Кенза и ее муж, Хамза, приходят поблагодарить Джонатана за благотворительный взнос, я ожидаю, что он будет вести себя, как обычно, как сноб. К моему удивлению, он хвалит их еду, говоря, что она отличается от всех элитных ресторанов, которые он посещал в Северной Африке и на Ближнем Востоке.
Мы с Лейлой обмениваемся ошеломленными взглядами за их спинами. Она произносит:
— Папочка, и у меня возникает искушение ударить ее ложкой.
Она убегает первой.
Остаток ужина проходит очень приятно. Мы с Джонатаном говорим о еде, о культуре, он рассказывает мне о своих поездках в страны Северной Африки и Ближнего Востока.
— Тебе так повезло, — я глотнула воды. — Я не покидала Великобританию.
— Даже ни разу?
— Нет. Я была в Скотланде, потом приехала в Лондон. Годы в Скотланде прошли как в тумане, я даже не успела насладиться ею.
— Потому что ты убегала? — он кладет вилку на стол и ставит локти на поверхность, все его внимание сосредоточено на мне.
— Да. Я не могла перестать думать, что меня найдут. Вот почему я никогда не задерживался надолго в одном месте.
— Кто найдёт? Максим?
— Нет, не совсем он. Семьи жертв, — дрожь проходит по моему позвоночнику. — Они несколько раз нападали на меня во время суда, и я всегда думала, что они пришли убить меня.
— Что за чушь? — его голос приобретает резкость. — Ты свидетельствовала против собственного отца.
— Они так не считают. Некоторые из них до сих пор считают меня сообщником и... и... некоторые полицейские разделяют их мысли, — я трясу головой, чтобы не дать волю слезам и избавиться от боли, которую я чувствовала, лежа в собственной крови вокруг меня.
Я даже не знаю, почему я рассказываю все это Джонатану.
— Вот почему ты отказалась от участия в программе защиты свидетелей. Ты не доверяла им.
— Откуда... откуда ты это знаешь?
— Я знаю о тебе гораздо больше, чем ты думаешь.
— Правда? Например?
— Я знаю, что ты защищаешь Лейлу и ее семью, держа ее в неведении о своем прошлом, так что даже если это всплывет, все, что им нужно будет сказать, это правду, а именно, что они не знали. Я также знаю, что Максим хочет, чтобы ты вытащила его из тюрьмы, отозвав свои показания, и что его адвокат беспокоит тебя. О чем, кстати, мы позаботимся. Он больше никогда не появится поблизости от тебя.
Мой рот открывается. Боже. Он такой дотошный. Только за то, что помог мне держать Стефана подальше, я пробормотала:
— Спасибо.
— Максим будет гнить в своей камере до самой смерти. Я позабочусь об этом.
Меня охватывает желание обнять его, и мне нужно все силы, чтобы не сделать этого. Поэтому я улыбаюсь и снова благодарю его.
Через некоторое время мы выходим из ресторана. Я говорю Джонатану, что хочу пройтись пешком, а не идти сразу к машине.
Он не кажется счастливым, но идет рядом со мной, пока мы направляемся в парк.
Мы останавливаемся под деревом, где нет людей. В небе полно звезд, что так редко можно увидеть в городе.
— Так красиво, — выдыхаю я, откидывая голову назад, чтобы насладиться видом.
— Действительно.
Мой взгляд возвращается к Джонатану, чтобы увидеть, что все его внимание приковано ко мне, а не к небу. На меня. Мои щеки пылают, будто я подросток, в которого влюбились. Боже.
— Каково твоё требование? — спрашивает он.
— Требование?
— Ты сказала, что расскажешь мне, когда мы выйдем из ресторана.
Я зажимаю уголок нижней губы под зубами, затем отпускаю его.
— В любой день, Аврора.
— Подожди, дай мне подумать об этом.
— Если тебе нужно об этом подумать, то, возможно, ты этого не хочешь.
— Перестань затыкать мне рот словами, как тиран.
— Если ты чего-то хочешь, озвучь это. Иначе этого никогда не произойдет.