Однако взгляд Джонатана более напряженный, и тик в его челюсти подчеркивает это до пугающего уровня.
— Хватит. Это первый и последний раз, когда ты проявляешь неуважение к ней под моей крышей. Сделаешь это еще раз, и тебе придется отвечать передо мной.
Я хватаюсь за часы, чтобы остановить дрожащие пальцы. Я никогда не думала, что мне понадобится Джонатан, чтобы заступиться за меня, пока не увидела это сама.
Не то чтобы это прощало все, что он сделал — и продолжает делать — но тот факт, что он не позволяет никому, даже собственному сыну, говорить со мной таким образом, что-то значит.
Я не знаю, что именно. Но это так.
— Помнишь, что ты сказал мне в прошлом году? — левый глаз Эйдена дергается. — Часть о том, что я не уважаю память моей матери? Кто из нас двоих не уважает ее, Джонатан? А? Потому что я точно не сижу с ее двойником на коленях.
Его слова врезаются в меня, хотя Джонатан остается безучастным. Мои пальцы продолжают дрожать, и я прочищаю горло.
— Я... я собираюсь уйти.
— Останься. Это мой дом, и если ему не понравится то, что он увидит, он сам уйдет, — говорит Джонатан своим обычным авторитетным тоном, затем обращается к Эйдену: — В конце концов, ты без колебаний женился на дочери Итана.
— Эльза. Ее зовут Эльза, Джонатан, и она не имеет никакого отношения к вашей вражде с Итаном.
Шагнув назад, я направилась к двери. Я не только не хочу оказаться в центре ссоры между отцом и сыном, но и не хочу быть ее причиной. Я не хочу быть свидетелем того, как два человека, которых Алисия любила больше всего на свете, вцепились друг другу в глотки.
Это почти как борьба между королем и мятежным кронпринцем.
Когда я уже подхожу к двери, Джонатан бросает на меня неодобрительный взгляд, вероятно, из-за того, что я ухожу после того, как он настоял, чтобы я осталась.
Мы разные, он и я. В то время как ему все равно, что кричать на Эйдена, мне не все равно. Эта сцена разбивает мне сердце.
Джонатан — безэмоциональный человек. Точнее, его чувства не всплывают на поверхность, поэтому я не ожидала, что у него будут сопливые отношения отца и сына с Эйденом. Но я также не ожидала и такой враждебности. Я думала, что ранняя, неожиданная смерть Алисии сблизит их. Очевидно, нет.
Это, конечно же, не помогает моему чувству вины перед Эйденом. Может, все было бы по-другому, если бы я была рядом с ним после похорон.
Или если бы я не трахалась с его отцом.
Я вешаю голову, хватаю сумку и бегу к своей машине. Мой телефон пикает, и я улыбаюсь, когда на экране появляется имя Лейлы.
Лейла: Ты опаздываешь из-за сексуальных извращений папочки?
Лейла: Скажи «Да», и я буду платить за обед в течение недели.
Лейла: Это может быть даже ложь. Просто скажи «Да».
Я улыбаюсь и качаю головой. Несмотря на то, что Лейла набожная мусульманка, которая молится пять раз в день, постится во время Рамадана, не пьет алкоголь, не занимается сексом до брака и не ест свинину, у нее самые дикие фантазии, клянусь.
Больше всего мне нравится в ней то, что она не боится проявлять эти фантазии и даже шутить о них. Она также не осуждает то, как другие живут своей жизнью, если они не осуждают ее. Она ни разу не пыталась применить свои убеждения ко мне. Еще в университете она принимала меня такой, какая я есть, со шрамами и всем остальным, и никогда не допытывалась о моем прошлом.
Когда она впервые привела меня к себе домой на Ид, и ее семья приняла меня за своим столом, будто я всегда принадлежала им, я обрела некое равновесие после того, как так долго боролась с ним.
Аврора: Нет.
Лейла: Ты так жестока. Как ты могла так жестоко убить фантазию? *плачущий эмодзи* X3
Прикусив нижнюю губу, я печатаю.
Аврора: Но у меня всё болит.
Лейла: Я так и знала!
Лейла: Подробности, приятельница. Подробности! Ты не можешь так держать меня в подвешенном состоянии. Это ожидание убивает меня.
Аврора: Я буду в кабинете через некоторое время.
Лейла: Хорошо, я буду продуктивно работать до твоего прихода. Кстати, почему ты вчера рано ушла? Ты в порядке?
Воспоминания о Стефане и приступ паники, который я испытала, едва не напали на меня снова и снова.
Но с тех пор, как Джонатан перевернул меня на живот и так тщательно оттрахал, это волновало меня меньше всего.
Подумаешь.
С того дня, как я вошла в полицейский участок и раскрыла убийство не одной женщины, а семи, он был в центре моего внимания.
Он был первой мыслью, с которой я просыпалась каждый день, и последней мыслью, с которой я засыпала каждую ночь.
До прошлой ночи.
На самом деле, это началось после того, как Джонатан самым грубым образом объяснил мне, что мое тело, на самом деле, не мертво.
Я проскальзываю в машину и кладу сумку на пассажирское сиденье. Когда я поднимаю голову, меня пугает тень, прильнувшая к окну.
Эйден. Его черты лица все еще закрыты, как и раньше. Похоже, ссора с Джонатаном сделала его еще злее.
Сглотнув, я опускаю стекло. Низкий звук эхом отдается в оглушительной тишине.
— Я хочу, чтобы ты ушла, — говорит он так непринужденно, будто это можно сделать простым голосовым приказом.
Он сын Джонатана, все верно.
— Я не могу.
— Что значит не можешь? Просто исчезни, как ты это делала последние одиннадцать лет.
— Я понимаю, что тебе не нравится эта ситуация, мне тоже не нравится, но...
— Если тебе это не нравится, тогда уходи. Никаких «но» не нужно.
Я стискиваю зубы.
— Если бы ты дал мне закончить предложение, я бы сказала тебе, что у меня нет выбора.
— Даже если это одна из игр Джонатана, ты наверняка сможешь найти выход. Мне все равно, что это будет, лишь бы ты держалась как можно дальше от этого места, — его взгляд встречается с моим с отвращением. — Ты можешь быть двойником Алисии, но я не могу даже смотреть на тебя.
— Почему? — мой голос смягчается.
— Потому что ты фальшивая. Ты можешь походить на нее, но ты никогда не будешь ею.
— Я никогда не пыталась быть Алисией.
— И поэтому ты трахаешься с Джонатаном?
Я поджала губы, чтобы не наброситься на него за то, что он так со мной разговаривает. Должно быть, он унаследовал ген самодостаточности от своего отца.
— Ему легко становится скучно, знаешь ли. В тот момент, когда он наконец увидит, что не может вернуть Алисию через тебя, он вышвырнет тебя, как будто тебя никогда и не было.