— У меня нет намерения брать что-либо у Алисии.
— Не произноси ее имя, — левый глаз Эйдена дергается. — У тебя нет права произносить ее имя, когда ты не пришла на её гребаные похороны.
— Я не пришла на ее похороны, потому что меня задержали в полицейском участке в Лидсе, — мой голос задыхается. — Я заявила на своего отца за убийство.
Тишина, воцарившаяся за обеденным столом, вызвана скорее удивлением, чем неловкостью.
Это первый раз, когда я разглашаю эту информацию добровольно, но Эйдену необходимо знать так много о моей жизни. Он должен знать, что бросить его в таком юном возрасте, несмотря на мою связь с Алисией, было нелегким выбором.
Джонатан смотрит на меня через стол, и я ожидаю неодобрения или, возможно, удивления. Вместо этого его губы кривятся в улыбке. В искренней.
В гордой.
Подождите. Он гордится мной?
Разве не он сказал, что я ничего не расскажу Эйдену? Он должен быть удивлен, что я все-таки рассказала. Или вся эта речь была манипуляцией, чтобы подтолкнуть меня к разговору?
Что бы это ни было, выражение лица Джонатана побуждает меня продолжать говорить.
— В то время мне было шестнадцать лет, я была несовершеннолетней. Поскольку у меня не было родственников, кроме отца и Алисии, меня отвезли в безопасное место. Я не могла присутствовать на похоронах Алисии, даже если бы хотела.
— Мне жаль, — глаза Астрид наполняются глубоким сочувствием. — Мама умерла, когда мне было пятнадцать. Это убило бы меня, если бы я не присутствовала на ее похоронах.
Мои губы дрожат, но я сдерживаю слезы. Все, о чем я думаю, это ночи, проведенные в том убежище. Страх. Чувство вины за то, что сдала отца. Мысли о том, что, если я совершу ошибку. Но больше всего меня поразило горе от потери Алисии и невозможность даже попрощаться с ней.
В каком-то смысле, я до сих пор не попрощалась.
— Что случилось потом? — Леви первым возвращается к еде.
— Заявления и судебные разбирательства, — я выпускаю дыхание. — Много судебных разбирательств.
— Сколько времени это заняло? — спрашивает Эйден. — Недели? Месяцы? Это не могло длиться одиннадцать лет, верно?
Эльза снова окидывает его взглядом, но его внимание остается приковано ко мне.
— Из-за характера преступлений, совершенных моим отцом, меня пришлось включить в программу защиты свидетелей.
На этот раз Джонатан сужает глаза на меня. Он не мог знать, что я сбежала из программы, как только смогла. После этого я не позволила им писать за меня мою историю. Я вернулась в коттедж и написала свое новое начало голыми руками.
— У тебя на все есть ответ. Блестяще, — Эйден возвращается к еде.
— Эйден, — предупреждает Джонатан.
— Ты не можешь привезти ее сюда, в место, которое мама называла домом, и ожидать, что я буду относиться к ней с пониманием. Эта женщина — не Алисия. Почему ты этого не видишь?
— Хотя она на нее похожа, — бормочет Леви.
— Молчать, — приказывает Джонатан, и точно так же все замолкают.
У него есть сила заставить любого человека слушать, даже если ему не нравится он или его решения.
— Эйден, — его внимание падает на сына. — Когда я сказал тебе держаться подальше от Эльзы, что ты сделал?
— Это другое...
— Ответь на мой вопрос, — прерывает он его. — Что. Ты. Сделал?
— Я женился на ней.
Леви смеется себе под нос, но останавливается, когда смертельное внимание Джонатана переключается на него.
— А ты. Ты слышал хоть слово из того, что я сказал о том, чтобы держаться подальше от дочери лорда Клиффорда?
— Нет, — Леви берет руку Астрид в свою и целует ее костяшки. — Я сделал ее своим миром.
— Очаровательно, — судя по тону, которым говорит Джонатан, он находит это не очаровательным. — Итак, вы двое ожидаете, что я буду вас слушать. Знаете, как я это называю? Лицемерие.
Эйден издает насмешливый звук, но ничего не говорит, и я догадываюсь, что это происходит из-за того, что Эльза незаметно держит его руку у себя на коленях.
После этого трапеза проходит мирно — в основном. Я остаюсь на своем месте, пока Леви рассказывает о предстоящей игре, а затем вступает в дразнящий спор с Эйденом, который бросил футбол после школы.
Эйден просто говорит ему, что это он зря тратит время, потому что карьера футболиста недолговечна.
Я сосредоточена на своей тарелке и отвечаю только тогда, когда Астрид или Эльза задают мне вопрос, что, как я полагаю, является их вежливым способом вовлечь меня в разговор.
Джонатан редко говорит, если вообще говорит. Он просто слушает. Как в первые дни, когда я приехала сюда жить.
После этого у меня вошло в привычку, что мы разговариваем. Будь то о деловой колонке, которую он очень любит, или о политике. Неважно, что мы часто конфликтуем и это заканчивается ссорой. Я не люблю есть молча. Это привычка, от которой я пытаюсь избавиться любой ценой.
Джонатан показывает на мою тарелку через стол. Мои щеки пылают. Боже, не могу поверить, что он догадался, что я на самом деле не ем.
Я насильно запихиваю в себя несколько ложек, а потом делаю вид, что меня не трогает то, как Эйден избегает меня весь вечер. Леви бросает несколько замечаний в мою сторону, но вскоре отступает, отругав Джонатана или прикоснувшись к Астрид.
Когда ужин заканчивается, я извиняюсь, делая вид, что пролила воду на брюки своего костюма.
Когда я оказываюсь в своей комнате, из меня вырывается тяжелый вздох. Я падаю на кровать и обхватываю голову руками.
Все было не так катастрофично, как я ожидала, так что это о чем-то говорит.
Я думаю.
Не знаю, сколько семейных ужинов я смогу выдержать в будущем. Девочки добрые и приветливые, но я не могу сказать того же об их мужьях. Особенно Эйден. Он борется за мою жизнь.
Раздается стук в дверь, и я выпрямляюсь.
— Кто там?
Эльза открывает дверь, за ней Астрид, которая спрашивает:
— Мы можем войти?
— Да, конечно, — я встаю и веду их к небольшой гостиной в моей комнате.
Несколько раз, когда Лейла приходила сюда, она говорила, что у меня есть комната принцессы, подходящая для — извращений папочки —, на что я продолжала бить ее подушкой.
Мы втроем садимся, Эльза и Астрид рядом друг с другом, а я на стул напротив них.
Когда никто из них не заговорил, я прорезала тишину:
— Все в порядке?
— Абсолютно, — Эльза прочищает горло. — Мы просто хотели узнать, все ли с тобой в порядке.
— Да.
— Леви не ненавидит тебя, ты же знаешь, — промурлыкала Астрид. — Ему просто любопытно, что с тобой.
— Что касается Эйдена... — Эльза запнулась. — Когда он был младше, его забрали мои родители в качестве «выкуси» для Джонатана, а когда он вернулся, его мать была мертва. Это глубоко ранило его, и встреча с тобой вывела эту рану на поверхность. Дай ему время, и я обещаю, что он привыкнет к тебе.