Но дикая часть меня восстает против этой мысли. Это иронично, учитывая, что я никогда не был бунтарем.
Мои родители были консервативными, утонченными людьми. Моя мать участвовала в миллионе ассоциаций, а отец был бизнесменом. Меня и моего старшего брата воспитывали как лидеров. Только мы шли к этому разными путями.
Джеймс был бунтарем — черной овцой, которая больше заботилась о спорте, вечеринках и наркотиках.
Я же заботился о достижениях. Я прожил всю свою жизнь, стремясь к большему, но никогда не получал достаточно. Возможно, это потому, что я видел, как мой отец опустился на самое дно после того, как кто-то покусился на семейный бизнес.
Возможно, потому, что я также наблюдал, как Джеймс вышел из-под контроля после травмы головы, пока в конце концов не проскользнул между моих пальцев.
Став свидетелем их ранних смертей, я решил, что больше никогда не позволю ничему выскользнуть из-под моего контроля.
Так какого хрена я позволяю Авроре спать в моей постели каждую ночь?
Ее глаза открываются, и она несколько раз моргает, прежде чем ее взгляд останавливается на моем лице. На секунду она улыбается, глаза ослабевают, а нос подергивается. Так же быстро она качает головой, словно понимая, что не должна этого делать.
— Джонатан? — кричит она. — Который час?
— Поздно.
— Что?
— Ты опаздываешь. Твой будильник сработал пятнадцать минут назад.
Она смотрит на часы на прикроватной тумбочке и стонет, садясь. Ее сиськи отвлекают, когда она меняет положение.
— Боже мой! — её глаза расширяются и становятся чертовски голубыми.
Голубой, который я хочу конфисковать и превратить в свой индивидуальный бренд.
— Почему ты не разбудил меня?
Я мог бы, но тогда я не смог бы смотреть, как она спит, или наблюдать за ее нынешними бешеными движениями.
Моя голова наклоняется в сторону, когда она отказывается от простыней и стоит в полной наготе.
Это один из самых ярких моментов моего дня.
— Джонатан! — ругается она, хотя ее щеки окрашиваются в красный цвет.
— Да?
— Ты сделал это специально?
— Что натолкнуло тебя на эту мысль?
— То, как ты смотришь на меня, — она складывает руки на груди, сузив глаза.
— Это бесполезно, когда ты полностью обнажена, дикарка. Или ты, возможно, искушаешь меня?
— Конечно, нет.
— Ну, я искушаю. В конце концов, ты должна мне наказание.
— Нет, не должна. Я заплатила за вчерашнюю ночь.
— Как?
— Ты... знаешь.
— Скажи слова, Аврора.
Красные пятна покрывают все ее тело, а соски, выглядывающие из-под пальцев, твердеют, когда она бормочет:
— Ты трахал мой рот.
Не совсем так. На самом деле я дал ей свободу действий, и она отсосала мне, как хорошая девочка. Со временем она привыкла к моему темпу, компенсируя недостаток навыков своей решительностью. Она единственная, кому удается смотреть на меня с вызовом, даже когда я наматываю ее волосы на кулак, бью членом в горло и размазываю красную помаду по ее рту.
Учитывая ее оговорки в самом начале, становится ясно, что она не часто делала это раньше — минет, то есть. У меня возникает желание убить любого ублюдка, который прикоснулся к ней до меня.
— Но ты не заплатила за поцелуй в моем кабинете, — говорю я ей, все еще наслаждаясь ее наготой.
По правде говоря, мне нравится целовать Аврору. Она разрывается, когда я впиваюсь в ее губы. Она прижимается ко мне и позволяет мне делать все, что я захочу.
Есть что-то эйфорическое в том, чтобы обладать таким огненным шаром, как она, и заставлять ее приходить ко мне, как будто это то, что ей всегда было нужно.
Это одна из тех странных вещей, которые связаны только с ней. Раньше поцелуи никогда не имели для меня значения, до такой степени, что я никогда не делал этого.
Но с ней я не могу насытиться этим.
Я говорю ей об этом не для того, чтобы она возвращалась ко мне за добавкой.
— Позже, — бормочет она. — Я хочу поужинать сегодня вечером. Свидание.
Свидание. Я даже не знаю, как проходит свидание, но обычно оно включает в себя то, что Аврора раскрепощается и говорит о своем прошлом. Только по этой причине я принимаю ее предложения, когда она просит.
— Это два наказания.
— Меня это устраивает.
— Первое сейчас?
— Нет. Я опаздываю.
— Вот как это будет происходить. Я досчитаю до трех, и если ты не пойдешь в уборную, тебе, возможно, придется позвонить и сказать что заболела.
Ее глаза расширяются, и прежде чем я начинаю считать, она трусцой бежит в уборную. Моя ухмылка расширяется, когда я беру телефон и ухожу.
Мои ноги медленно останавливаются перед комнатой Алисии, и моя улыбка исчезает.
Я кладу руку на дверь, как я часто делаю.
Алисия — это напоминание о том, как я потерял контроль над собой. Я должен убедиться, что этого не произойдет с Авророй.
Она уже делится своей внешностью, она не хочет делиться своей судьбой.
Глава 33
Аврора
Проклятый Джонатан.
Я проклинаю его под нос все время, пока стою в пробке.
Этот тиран стремится вывести меня из равновесия. Ему доставляет удовольствие видеть меня беспомощной, беззащитной и полностью отданной на его милость.
Не то чтобы у него таковая имелась.
Он садист до мозга костей.
И ты наслаждаешься каждой секундой этого. Черт, ты с нетерпением ждешь сегодняшнего вечера, как никогда не ждала ничего раньше.
Я отгоняю этот назойливый голос и выпускаю вздох, когда наконец приезжаю в свою квартиру.
Пол позвонил и сказал, что у меня еще одна посылка. Поскольку я уже опоздала, я написала Лейле, чтобы она продолжила утреннюю встречу на заводе без меня и ввела меня в курс дела позже.
Я не могу упустить ни одного шанса узнать больше об Алисии. Я просмотрела все книги в ее комнате и даже в библиотеке. Она часто обводила и подчеркивала слова красным цветом. Иногда она нацарапывала такие слова, как:
Лучше бы ты меня не спасал.
Самое худшее, что можно сделать с жизнью, это задушить ее.
Преступление — это тайна.
Похороните их все.
Чем больше я читаю, тем глубже становится дыра между мной и Алисией. Я начинаю сомневаться, знала ли я вообще свою сестру.
Как будто совершенно другое существо владело ее рукой и написало эти слова.
Может быть, это как с папой. Я думала, что знаю его, но...
Я закрываю дверь на этой мысли, когда вхожу в свой дом и улыбаюсь Полу, который смотрит телевизор с Шелби. Мой сосед даже не обращает на меня внимания. Пол заводит разговор, спрашивает, как я поживаю.