Дион нерешительно шагнул вперед, ноги начали вязнуть в чем-то липком.
– Не надо, – выдохнула Пенелопа, оттаскивая его назад.
Но он должен был двигаться вперед, должен был увидеть. Открывшееся перед ним приводило его в ужас, представить себе что-либо подобное никогда прежде он не мог… но в то же время что-то здесь казалось ему знакомым. И не бутылки сами по себе, не кости и не кровь. Все, что было навалено сверху, наоборот, только скрывало то, что действительно было здесь существенным, и именно это он должен был распознать. Луг – вот что было здесь главным.
Но зачем, спрашивается, все это ему нужно? Ведь раньше он никогда здесь не был.
Они направились к центру луга. Пенелопа держалась рядом, не отпуская его руку. Луг оказался больше, чем им показалось вначале. Можно только вообразить масштабы событий, которые здесь разыгрались. Они осторожно ступали по замусоренной земле, старательно обходя кости.
«Какие-то из них, наверное, принадлежат отцу Пенелопы», – подумал он.
Но не сказал ничего.
Зловещая тишина начала давить все сильнее и сильнее. Она будто сжимала воздух подобно гигантскому компрессору, отчего появился легкий звон в ушах. На противоположном конце луга, прямо перед ними, у деревьев, что росли у подножия гор, они увидели небольшое возвышение – что-то вроде невысокого холма.
Черепами и костями со следами остатков засохшего мяса была выложена надпись на манер рунической,[30] которая отгораживала небольшую часть луга. В центре возвышался квадратный камень, размерами с кровать, на котором были выставлены древние инструменты смерти. С веток дерева, стоявшего рядом, на цепях свисали жуткие крюки. А сзади сквозь ветви просвечивала, вернее, светилась, темная, вырезанная из камня фигура какого-то идола. Когда они подошли ближе, Дион увидел, что божок этот весь украшен останками скорее всего недавнего ритуального убийства. Это были человеческие скальпы, уши, пальцы, пенисы.
Но самое главное… самое главное, у этого бога было лицо Диона.
Ногти Пенелопы впились в его ладонь.
– О черт!
Дион попятился назад.
– Нет, – прошептал он, тряся головой.
– Мы должны вызвать полицию, – сказала Пенелопа, оттаскивая его назад. – С этим нам самим не справиться.
Дион молча, заторможенно кивнул.
Откуда-то из леса, с горы, послышались крики и вопли, пение и смех. Все это, вначале еле слышное, стремительно приближалось, становясь с каждой секундой все громче и громче. Они переглянулись, и хотя оба понимали, что пора отсюда убираться, и как можно скорее, никто из них даже не пошевельнулся. Они не могли определить, откуда исходил нарастающий шум, и поэтому не знали, куда им двигаться, чтобы избежать встречи с приближающейся толпой.
В том, что это толпа, сомнений не было. Этот усиливающийся беспорядочный шум приводил в отчаяние и одновременно – Дион это чувствовал – успокаивал его. Люди, которые смеялись, кричали, пели и вопили, могут его убить, но неизвестно почему он их понимал и знал, кто они и откуда.
Неужели знал?
Он это знал.
Они оба знали, кто они, эти люди.
Матери Пенелопы.
Группа появилась в дальнем конце луга, в том самом месте, где они стояли некоторое время назад. Это были женщины. Обнаженные женщины. Это были матери Пенелопы. Они несли двух полицейских в форме. Пьяные, они двигались рывками, некоторые несли штыри, напоминающие дротики. Несмотря на беспорядочные движения, они шли вперед хорошим шагом, твердо держа курс по направлению к алтарю.
Ну конечно же, это был алтарь.
– Нам надо бежать отсюда, – крикнула Пенелопа.
Дион кивнул. Он не был уверен, заметили их уже или нет, но если они сейчас не укроются, то вскоре их обнаружат. Он схватил Пенелопу за руку и потащил ее к деревьям справа от каменного идола.
Но их увидели.
Раздался крик. Нет, не крик, а высокий пронзительный вой. Пять женщин завопили в унисон, и Дион оглянулся, посмотрел через плечо. К ним остервенело спешили матери Пенелопы, продолжая все так же громко вопить и пересмеиваться, не выпуская из рук тел полицейских в форме.
– Бежим! – снова крикнула Пенелопа.
Они оба попытались стронуться с места. Но матери оказались проворнее, а кроме того, их вопли дезориентировали, деревья оказались густыми, кусты непроходимыми и…
Он желал… чтобы его поймали. По крайней мере этого жаждала какая-то часть его существа.
Вот в чем заключалась загадка. Он был напутан больше, чем когда-либо в жизни, он стремился спастись. Крепко держа руку Пенелопы, он вначале побежал и вдруг понял, что не так уж и хочет избавиться от матерей. Не очень-то и боится, что его поймают. В голову пришла неожиданная мысль: «Не мешало бы узнать, что будет после». Он дрожал, но в то же самое время чувствовал странный прилив энергии и силы. Дион вдруг осознал, что независимо от того, насколько это будет уродливо и ненормально, он это выдержит.
Он хотел это выдержать.
Матери были от них всего в нескольких метрах. Сильные руки схватили его предплечья, острые ногти впились в кожу, его грубо повернули, и он оказался лицом к лицу с плотоядной, пьяной матерью Марго.
Нет. На самом деле к этому он не был готов. И уже не ощущал себя таким храбрым и сильным, каким только что воображал. Он вскрикнул, и женщины поволокли его вперед по направлению к квадратному алтарю на вершине холма. Он услышал, как слева от него застонала Пенелопа, но не мог повернуть голову, чтобы посмотреть, что с ней происходит.
В рот ему впихнули горлышко фляжки, и потекло прохладное вино. Большая часть его струилась по подбородку, но кое-что все же попадало и в глотку. Он сразу почувствовал себя хорошо, странно успокоившись.
Диона подняли в воздух и швырнули на бетонную плиту. У него перехватило дыхание, спину и голову пронзила боль, но в глотку еще насильно влили вина, и боль исчезла. Вскоре возвратилась сила, причем сейчас она перешла в странное холодное возбуждение. Он сел – или ему позволили это сделать – и увидел, что мать Маргарет и мать Шейла держат его за руки. Именно они. А может быть, мать Фелиция? Он не мог вспомнить, которая из них.
Остальные матери находились у подножия холма. Они истерически захохотали, когда мать Марго всадила увенчанный сосновой шишкой дротик в обнаженный живот старшего полицейского. На траву из рваной раны потоком хлынула кровь.
Пенелопу уже больше не держали. Ее просто бросили на землю, она приподнялась и увидела своих матерей. Они вопили и хихикали от радости, разрывая на части тело молодого полицейского. Мать Марго погрузила обе руки ему в живот и вытащила внутренности.
– Что ты делаешь? – крикнула Пенелопа. – Что происходит? Что происходит?
Дион тоже желал все понять. Но хотя ему хотелось выть от ужаса, он промолчал.
Увидев, как матери, радостно смеясь, плещутся в крови, он начал без всякой причины улыбаться.
Глава 40
Он явился.
Эта догадка пронзила Денниса Мак-Комбера насквозь. Полицейский придвинулся к окну патрульной машины и выплеснул недопитый кофе. Затем потянулся за бутылкой на сиденье рядом, вытащил полуутопленную пробку и сделал длинный освежающий глоток.
Он явился.
Он вспомнил дочку шефа, и ему захотелось проверить, появится ли там этот маленький зверек. Наверное, да. Черт побери, конечно, да. Она знала об этом еще раньше, чем он.
Он вспомнил, как ходила ее головка над коленями дружка – туда-сюда, туда-сюда, вверх-вниз, вверх-вниз. А со мной она тоже так будет? Глубоко в глотку! Мак-Комбер был уверен, что будет. Даже если она не будет, какое это, к черту, имеет значение. Он будет. Он заставит ее, эту маленькую стерву. Она потом целый месяц будет отрыгивать спермой.
30
Рунические письмена – древнейшие германские письмена; сохранились на камнях и металлических предметах. Применялись для культовых и памятных надписей.