Он быстро прикинул свои возможности: можно попытаться найти оружие и сразиться с ними, а можно бежать.
И он выбрал последнее. Побежал.
Перепрыгивая через три ступеньки, Кевин выскочил в коридор, а менады что-то кричали ему вслед. Он бросился во двор, захлопнул за собой входную дверь и ринулся к Пенелопе, которая ждала в машине.
– Поехали! – крикнул он.
Она тут же тронулась с места.
Машина рванула вдоль улицы, да так быстро, что его отбросило на спинку сиденья прежде, чем он успел пристегнуть ремень безопасности.
– Куда? – спросила она.
Он все еще тяжело дышал, сердце колотилось. Не в силах выговорить ни слова, Кевин только покачал головой.
– Не беспокойся, – сказала она. – Найдем что-нибудь.
Пенелопа лежала в темноте и смотрела вверх.
Они заняли небольшой домик в северной части города, последний из комплекса одноэтажных построек, обращенных лицом к улице. Отвертка Кевина оказалась в машине, но все остальное осталось в доме Холбрука, и они не смогли найти никакого другого оружия, кроме пары ножей для масла и ножниц.
– Как ты думаешь, сколько у нас еще дней? – спросил Кевин, когда они объезжали округу, чтобы найти место, где можно остановиться на ночь. – Сколько?
Она промолчала, но его слова глубоко запали ей в душу, и, несмотря на весь оптимизм, она теперь уже не была уверена, что им удастся выжить.
Вот почему она решила с ним переспать.
Соблазнять его не пришлось, потому что и невооруженным глазом было видно, что он ее хочет. Пенелопа довольно часто замечала эрекцию, оттопыривающую его штаны, – но лучше от этого ей не становилось. С одной стороны, она хотела вознаградить его за испытания прошедших дней, дать ему наслаждение. Много ли ему осталось в жизни? А то, что им удастся пройти через все это и остаться живыми, было очень маловероятно. Но, с другой стороны, что-то удерживало ее от импульсивных действий.
«Странно, – подумала она, – как могут измениться за такой короткий промежуток времени чувства одного человека по отношению к другому. Кевина Харта я знала практически всю жизнь. Училась с ним с первого класса. И никогда он мне особенно не нравился, я всегда считала его кем-то вроде жлоба, растяпы, а вот теперь ближе его у меня никого среди оставшихся в живых нет. И самое главное, я ему полностью доверяю.
Может быть, жизнь похожа на кино больше, чем я предполагала?»
Они ехали в машине и слушали по радио сообщения о событиях в Напе. Передавали новости из Сан-Франциско. Репортер сказал, что на шоссе № 29 случилось происшествие, связанное с утечкой радиоактивных материалов, поэтому все дороги, ведущие в долину Напы, закрыты.
Утечка радиоактивных материалов?
Она посмотрела на Кевина.
Он пожал плечами.
– Это, наверное, их стандартная выдумка, когда они не знают, что происходит. Кому захочется приезжать и проверять, есть ли тут радиоактивные материалы? Кому захочется хватать рентгены? Это удержит на расстоянии любопытных.
– Но как они собираются объяснять то, что действительно здесь случилось?
Кевин снова пожал плечами.
– Бактериологическим заражением, я полагаю. Они скажут, что ветром принесло какую-то заразу, которая вызвала галлюцинации и массовую истерию.
– Ты думаешь, это сработает? Ведь Дионис собьет своими световыми лучами все вертолеты, если они прилетят расследовать. Как они объяснят это?
– Не беспокойся, – сказал Кевин, – как-нибудь выкрутятся.
Некоторое время они ехали молча, высматривая место, где провести ночь. Наконец остановились вот на этом домике.
И вот теперь она лежала в постели и глядела вверх на темный потолок. Ей хотелось представить, как бы получилось у них с Дионом, если бы ничего этого не произошло. Пенелопа не была наивной. Она знала, что большинство романов старшеклассников после окончания школы долго не длятся. И она понимала, что они с Дионом не так уж много времени знали друг друга и не так уж хорошо. Но любовь, которую они испытывали, была достаточно сильной, поэтому она допускала, что они бы все же не расстались, а поступили вместе в колледж. Они оба были не глупые, оба хорошо учились, и не было никаких причин особенно сомневаться, что они смогут поступить в один и тот же университет.
Единственное, что ее беспокоило, – это мысль, что их тяга друг к другу возникла не в них самих, а была заложена генетически, запрограммирована. Она не знала, как это влияет на их чувства – подлинные они или нет, – но все это немного портило дело, вызывало у нее неудовлетворение тем, что она не властна контролировать свою жизнь, что она не имеет свободы воли.
Дион бы понял, если бы она была в состоянии с ним поговорить, и, может быть, то, что они оба сознавали это, позволило бы им обойти все ловушки и перепрыгнуть все барьеры, воздвигнутые на их пути.
Она вспомнила, как он выглядел, когда они познакомились тогда, в очереди, в кафетерии. Неловкий и явно рефлексирующий, но одновременно очень привлекательный. Приятный – вот точное слово. Она не забыла, как испугалась, когда он упал в обморок тогда на ярмарке, не забыла охватившее ее чувство паники и одновременно нежности, которое она испытала, когда склонилась над ним, беспомощно лежащим на земле. Она припомнила звук его голоса, тепло кожи под ее руками.
И заплакала.
Она пыталась выбросить это из головы, думать о чем-нибудь другом, но в памяти всплыло детство, дом, где родилась и выросла. Теперь его нет, он сгорел до основания, и Пенелопа зарыдала еще сильнее.
В темноте мелькнула тень, а затем рука погладила ее лоб и мягкий голос Кевина прошептал на ухо:
– Вся в порядке, дорогая. Все хорошо. Не плачь.
Она перевернулась, потянулась и обвила руками его шею. Он тоже ее обнял, и она приникла к его плечу, сотрясаясь от рыданий.
– Все будет в порядке, – повторял он. – Все будет в порядке.
Они оставались в таком положении еще долгое время, пока ее слезы не высохли, и заснули, обнимая друг друга.
Во сне она была на лугу, на спине перед Дионисом, ноги подняты вверх. Он был огромный, и она чувствовала, что разрывается пополам, когда он в нее входит, но одновременно это было приятно. Она потянулась к нему, стараясь усилить ощущение, сделать так, чтобы он глубже вошел в нее.
Его оргазм был диким извержением семени, которое обожгло все ее нутро, как кислота.
И почти сразу же в ее животе зашевелилось страшное существо, получеловек-полумуравей.
Она с криком проснулась.
Глава 17
«Мне нужен Зевс. Я это наконец понял. Я никогда не думал, что управлять будет так трудно. Я часто раздражался из-за правил, установленных Зевсом, его ограничений, часто страдал от капризов Геры, и у меня не раз возникало желание стать правителем на Олимпе, вызывать громы и молнии и принимать судьбоносные решения.
Но у меня не было и нет ни организаторских, ни административных способностей. Это надо признать. Олимп всегда был свободным объединением свободных индивидуальностей, но лично я переносить все это мог с трудом. Я просто не способен достаточно долго действовать рационально или вести себя хоть как-то ответственно. Все это просто-напросто не для меня.
К тому же начало сказываться напряжение. Я чувствую себя усталым, головная боль не проходит. Я могу убить все, что двигается, трахнуть все, что ходит по земле и летает в воздухе, произвести столько вина, что можно опоить им целую армию, но ничто не приносит мне облегчения. Ответственность за правление тяжелым бременем давит на плечи и не дает как следует разогнуться.
И вот теперь мои запасы вина уничтожены.
Менады могут сделать еще вина, но на это потребуется время. А пока они перешли на нектар. Доставили другое вино, я выпил литров десять, но это не мое вино. Оно не дает такого же кайфа, не обладает такой же силой.
Нужно, чтобы возродились все остальные боги.
В этом-то и вся загвоздка. Я попытался сделать все сам и потерпел неудачу. Зевс, наверное, накажет меня за это, а эта сука Гера скорее всего будет помнить мне до бесконечности и ставить палки в колеса, где только возможно, но все равно дело стоит того, чтобы их возродить.