Эйприл вдруг мгновенно ослабела, и, чтобы приподняться на локтях, потребовалось мобилизовать все усилия, какие есть. Какие остались.
Внизу живота у нее зияла большая дыра. Оттуда сочилась кровь.
Рядом валялась Шейла, еще живая, и кашляла кровью. Но эти всхлипы становились все слабее и слабее. Наконец один из них застрял в ее горле, и она затихла.
Эйприл закрыла глаза, чувствуя, что жизненные силы ее покидают, и прошептала:
– Дион…
Глава 20
Идти пешком оказалось труднее, чем она ожидала, да и путь был не близкий, и, когда полуденное солнце начало как следует припекать, у Пенелопы разболелась голова. Она пожалела, что выпила слишком рано. Надо было сохранить вино до прибытия на место назначения.
Часом спустя, когда извилистая тропинка довольно круто пошла вверх, пейзаж начал меняться. Деревья стали более тонкими, кусты вообще попадались редко, и, самое главное, обычная флора исчезла, ее сменили цветы и растения странной формы и окраски. Например, кактусы (которые никогда не росли на горных склонах) красного анилинового цвета с круглыми, похожими на зонтики листьями; вместо травы здесь было какое-то стелющееся покрытие цвета… а вот цвет этого травяного покрытия определить было очень трудно, он был похож на тот, какой бывает у изделий Дэйгло,[39] покрытие вроде плюща или мирта, причем замысловатой формы, похожей на салфетки. Там был еще кустарник со стреловидными листьями.
– Судя по всему, мы на правильной дороге, – сказал Кевин.
Пенелопа кивнула. Разговаривать не хотелось. О матери Фелиции и о предстоящей нелегкой задаче думать тоже не хотелось. Вообще ни о чем не хотелось думать.
Они уже прошли полпути, наверное, даже больше, когда вдруг услышали крики. И не крики это были, а короткие взрывы невыносимой боли. Несколько минут спустя они поняли, откуда исходил шум: к скале, нависающей над обрывом, был прикован католический священник отец Ибарра. На булыжнике рядом сидел огромных размеров орел и клевал развороченный живот падре, а тот истошно кричал.
Кевин схватил камень и швырнул в птицу. Камень ударился о булыжник под когтями орла. Птица не шевельнулась. Кевин посмотрел на Пенелопу.
– Попытаемся ему помочь?
Пенелопа покачала головой.
– Помочь мы ему не сможем. Это наказание божье. Ему никто не поможет.
И они продолжили путь, не обращая внимания на крики.
Им казалось, что еще идти и идти, но через двадцать минут Пенелопа и Кевин достигли вершины.
Они вышли в проход между двумя розовыми пальмами, несомненно мутантами. Утирая с лица пот, Пенелопа медленно двинулась вперед. И это Олимп? Она ожидала увидеть здания в греческом стиле, зеленые луга, море цветов. Здесь же все было переполнено ужасом: в озере плавали мертвые тела, а метрах в пяти ниже притулилось несколько домишек, грубо сколоченных из клееной фанеры, с крышами из сухих веток.
Диониса нигде видно не было.
– Что будем делать? – спросил Кевин. – Обождем, пока покажется?
– Нет. Будем искать, – ответила Пенелопа.
Они пошли вдоль берега по направлению к домикам. Вода в озере была грязная, коричневая. Кроме трупов, там плавали также и обломки лодок. И все это невероятно смердило.
Кевин закашлялся и зажал пальцами нос.
Растения здесь были не такими яркими и пышными, как те, что встречались им при подъеме, но по-прежнему странными. Цвета, казалось, ушли, остались какие-то голые конструкции. Чуда не чувствовалось. Было такое ощущение, как будто чем ближе они приближались к центру этого чертова колеса, то есть чем ближе к богу, тем все понятнее и понятнее становились вещи.
Они молча пробирались вдоль илистого берега, пока не достигли нескольких домиков, составляющих некий импровизированный ансамбль. Тел в воде больше видно не было, они все валялись на берегу, в грязи, откуда торчали их одеревеневшие руки, которые, как сваи, поддерживали фанерные стены домиков. Застоялый воздух был необычно тяжелым. Атмосфера удушающей.
Что же случилось? Это совсем не похоже на обстановку, в которой она видела Диониса прежде. Там атмосфера была праздничной, располагающей к наслаждениям, веселью. Неужели он ослабел? Может быть, Дионис потерял свою мощь в результате какой-то внутренней борьбы? Или он просто слишком пьян и рассеян, чтобы адекватно реагировать на окружающее?
Или решил, что его новый Олимп должен выглядеть именно так?
Пенелопа медленно двинулась вперед. Домики все были довольно маленькие, не выше двух метров – размер небольшого сарая. Фасад одного из них выглядел, как плохая пародия на Пантеон – фанера и ветки имитировали белый мрамор, – но подражание было каким-то несолидным, и, кроме того, другие строения ничего общего с этим не имели.
Пенелопа с трудом вытащила из нечистот босую ногу и заглянула в открытую дверь первого домика.
На грязном полу темной лачуги лежала голая мать Марго.
Пенелопа в испуге отступила, но не отвернулась. Помедлив несколько секунд, она снова двинулась вперед и вошла внутрь.
Мать Марго лежала, свернувшись в эмбриональной позе, ее лицо искажала гримаса боли. Раздутое тело чуть ли не лопалось, грязная кожа на жирном лице, чрезмерно толстых руках, огромных слоновьих ногах, невероятно вздутом животе была туго натянута. Она вскрикивала, дергалась, конвульсивно выгибала окровавленные бедра, затем опадала назад и вскрикивала снова, причем крик этот временами переходил в маниакальный хохот.
– Мать Марго, – прошептала Пенелопа.
Мать Марго замолчала, вскинула глаза, слабо, понимающе улыбнулась, а потом произнесла через силу:
– Это Зевс. Он зреет внутри меня.
Пенелопа окаменела, ее всю обдало холодом. Она мгновенно поняла, что произошло. Значит, раз она не захотела соединиться с Дионисом, чтобы произвести на свет остальных богов Олимпа, поэтому вместо нее мать Марго предложила Дионису себя.
Но сейчас, глядя на нее, Пенелопа не могла сказать, что все получилось. Мать Марго была беременна, но родить бога не могла. Не была способна.
Более того, эта беременность ее убивает.
Она опять дико захохотала, потянулась за чем-то, что лежало позади нее в тени, и вытащила мех с вином. Подняв его над лицом, мать Марго влила красную жидкость в рот.
– Если бы ты знала, какой он большой!
Пенелопа прошла дальше в комнату. В голове у нее звенело, только не понятно, от вина или от стресса. Когда дверной проход освободился, в комнату проник солнечный луч, и только сейчас она разглядела, почему бедра матери Марго окровавлены.
Между ее раскинутыми ногами зияла огромная дыра.
Мать Марго была разорвана пополам.
Внутри дыры двигалось что-то маленькое и белое. И пищало.
Кевин рванулся вперед, поднял отвертку, но Пенелопа его удержала.
– Не надо, – сказала она.
– Но ведь она…
– Она умирает.
– Но она рожает!
В голове у Пенелопы стучало. Она чувствовала запах крови, вкус вина, и ей захотелось убивать. Она представила, как прыгает на мать Марго, впивается ногтями в ее кожу, рвет ее плоть, вырывает сердце.
Она закрыла глаза. Нет. Она не сдастся. Это все нужно сохранить для Диониса.
– Я поимела его раньше тебя! – захихикала мать Марго. – Даже если ты трахнешься с ним, я все равно была первой! И я ношу его ребенка! Я ношу его отца! Я ношу Зевса!
Пенелопа взяла Кевина за руку и потащила к выходу из домика.
– Оставим ее.
– Я убью ее, если ты не можешь.
– Она все равно умрет.
– А может быть, и нет.
«А ведь он прав. Рисковать ни в коем случае нельзя», – подумала она и молча выпустила руку Кевина.
Он пошел обратно в хижину, а она опустила глаза в землю и стала ждать. Несмотря на то что мать Марго в агонии, у нее еще достаточно сил, чтобы разорвать его на части, – ведь она менада, а он всего лишь выпускник средней школы. Но Пенелопа не пошла за ним, не стала ему помогать. Пусть случится то, что должно случиться. Это от нее не зависит. Она должна сохранить себя для Диониса.
39
Дэйгло – торговая марка фирмы, выпускающей предметы, которые пигментированы особым образом и могут флуоресцировать при дневном свете.