Но то, что произошло в одном городе, может в тот же день произойти в 10, 20, 50 крупных населенных центрах определенного района. Известия о том, что произошло в пораженных центрах, распространяются в центрах пощаженных, которые сознают возможность подвергнуться ударам на следующий же день, в следующий же час. Какая власть сможет поддержать порядок в угрожаемых подобным образом центрах? Как заставить все учреждения работать обычным порядком? Как продолжать производство на заводах? И если даже удастся поддерживать видимость порядка и сможет производиться некоторая работа, то не достаточно ли будет появления одного только неприятельского самолета, чтобы вызвать страшную панику? Нормальная жизнь не может протекать под вечным кошмаром неизбежной смерти и разрушения.
И если на следующий день будут поражены другие 10, 20, 50 центров, кто сможет еще удержать обезумевшее население от бегства в поля и деревни, чтобы спастись из городов, представляющих собой мишени для неприятельских ударов?
Неизбежно должно произойти разложение — глубокое разложение всего организма — и не может не наступить вскоре момент, в который население, побуждаемое исключительно инстинктом самосохранения, потребует, чтобы избавиться от смертельной тревоги, прекращения борьбы на любых условиях.
Может быть, это произойдет еще раньше, чем сухопутная армия успеет закончить мобилизацию, а флот — выйти в море.
Читателю же, которому показалось бы, что в этой картине я сгустил краски, я напомню, что произошло, например, в Брешии во время похорон жертв воздушной бомбардировки, имевшей место за несколько дней перед тем (бомбардировки, ничтожной по сравнению с теми, которые я предвижу), в результате паники, возникшей в толпе из-за птицы, чьими-то возбужденными глазами принятой за самолет.
Перейдем к рассмотрению второго случая: воздушная армия против воздушной армии.
Понятно, что в этом случае преимущество того, кому удастся опередить противника, окажется еще значительней, чем в предыдущем случае, и что поэтому, если нет возможности опередить противника, необходимо дать опередить себя лишь на минимальный промежуток времени.
Поэтому допустим, чтобы не усложнять вопроса, что обе воздушные армии начинают свои операции одновременно.
Мы видели, что основная идея, руководящая воздушной войной, следующая: согласиться переносить удары, которые может нанести неприятель, чтобы использовать все средства для нанесения неприятелю еще более сильных ударов.
Поэтому воздушная армия совершенно не должна заботиться о том, что может сделать противник: она должна заботиться только о том, чтобы нанести неприятелю на земной поверхности возможно больший урон.
Нанесение максимального урона зависит не только от имеющихся воздушных средств, но также и от надлежащего выбора объектов нападения. Следовательно, воздушная армия должна применять возможно большие средства; поэтому все то, что будет от нее отнято для попыток ведения воздушной обороны или с иной целью, принесет лишь вред и окажется противоречащим конечной цели войны. Самыми подходящими объектами будут цели наиболее чувствительные в материальном и моральном отношении, так как они дают возможность достичь наибольшего влияния на общий ход войны.
Выбор этих целей, как я уже сказал, является наиболее сложной операцией воздушной войны, особенно когда обе стороны обладают воздушными армиями, так как в этом случае исход войны может быть решен лишь в результате нарушения равновесия между ударами, нанесенными противнику, и его сопротивлением — нарушения равновесия, которого необходимо добиться как можно скорее, прежде чем то же осуществится по отношению к нам.
Может оказаться правильным применение нашей воздушной армии для завоевания господства в воздухе, что дало бы в дальнейшем победу; но это может оказаться и неправильным, если, например, прежде чем мы успеем завоевать господство в воздухе, неприятельской воздушной армии удастся действиями преимущественно против нашего населения добиться разложения и распада в нашей стране.