У него была круглая, крепкая, как грецкий орех, голова, чуть припухлые веки, зеленоватые глаза с миленькими, острыми зрачками.
— К экзаменам готовитесь? — кивнул я на стопку книг.
— Не-ет, пока только почитываю, книжки не мои — Хлопина, здешнего пастуха. Он заочником зоотехникум кончает…
— Так вы знаете Хлопина? — обрадовался я.
— Как же мне его не знать, — усмехнулся паренек. — А вы что — к нему? От газеты? Я так сразу и решил. Не повезло вам — он с час назад в деревню уехал.
— Да мы с ним встретились на дороге. Только мне в голову не пришло, что это Хлопин. Больно уж не похож он на пастуха.
— Это почему же?
— Да как вам сказать? Во-первых — на своей машине, и затем…
Он иронически глянул на меня из-под своих припухлых век.
— А, знаю, вот — вы как о пастухе понимаете! — Проворно вскочив на ноги, паренек по-стариковски сгорбился, как-то осел телом и, опершись на воображаемый посох, прошамкал: — Пастуху вот таким полагается быть, да?
Я засмеялся: мой собеседник словно угадал мои недавние раздумья.
— Но согласитесь, что и Хлопины — далеко не общее явление в колхозной деревне.
— Да, но Хлопиных по колхозам становится все больше и больше. И правильно о нем писали в нашей районной газете, что он показатель процесса, который идет в деревне…
— Ну вот и расскажите мне о Хлопине! Что же он сделал такого, чтобы стать «показателем процесса»?
— Что сделал… — паренек задумался. — Как вам сказать? Он совсем по-новому подошел к стаду. Да и самое-то слово «стадо» он терпеть не может. «Для постороннего взгляда, — говорит он, — это, может, и стадо — что-то общее, безличное, а для меня не бывает двух одинаковых коров, каждая чем-либо да разнится от другой, и, значит, требует особого подхода. Вот эти-то различия пастух и должен угадывать, знать, понимать…»
— Что же тут нового? Всякий хороший пастух должен знать своих коров.
— Знать-то можно по-разному, в этом вся диалектика и состоит. Одно дело знать «норов» коровы, выбивать из нее кнутом «блажь», как это делал прежний пастух, а другое дело — знать по-хлопински, по-научному. Нужно изучить физиологические особенности каждой коровы, ее характер, привычки, и создавать для нее на пастбище особые условия…
— Выходит, к каждой корове надо приставлять особого пастуха.
Ом коротко усмехнулся.
— Нет, этого, конечно, не требуется. Давайте, я вам лучше на примере покажу. Вот есть в залетинском стаде коровы: Буянка и Ветка. В стойловый период они дают по двадцать два литра молока в сутки, а в пастбищный — надой временами резко снижался. Ведь, такое дело — позор для пастуха! Хлопин понаблюдал их и заметил, что при пастьбе на искусственных выпасах их тянет к траве с естественных пастбищ. И вот, по предписанию Хлопина, их стали подкармливать луговой травою. И надой сразу же поднялся!
— Приведите еще пример…
— Такой был случай. Говоруха, мировая рекордистка, в отдельные дни стала терять удой. Долго не могли понять, в чем тут загвоздка. Всей фермой думали, и бестолку. Один Хлопин понял, что она не переносит запаха мяты, а у нас есть такие участки, где попадается мята. На эти дни он стал ее выделять, и дело сразу же поправилось… Вы, может быть, думаете, что все это от какой-то там особой наблюдательности Хлопина? Ну, а сам он другого мнения: «Наблюдательность, — говорит он, — можно развить в себе, но цену ей дают наука и опыт…»
— Что же, это правильная мысль. Но вот что меня интересует: способен ли Хлопин только выправлять недостатки, изъяны в стаде, или содействовать также общему увеличению надоя в пастбищный период?
— А как же! — Паренек даже привстал от волнения. — Ведь это главная, творческая задача пастуха. В летнем содержании животных скрыты такие возможности, что только знай шевели мозгами. Возьмите хоть Кокетку — сильная, хорошая корова с ровным суточным надоем в двадцать литров. А Хлопин задумался: что, если это не предел? Он долго присматривался к ней, понял ее физиологию, и сократил ей время дневного отдыха вдвое против других коров. И что же вы думаете — она прибавила около трех литров в день! А ведь и это еще грубый, простой пример. А есть такие, что прямо диву даешься… Да все равно, всего не перескажешь, — заключил он вдруг с широкой мальчишеской улыбкой, — давайте лучше сгоняем партию в шахматы!..
Я бы предпочел продолжить разговор, но не хотелось обидеть паренька отказом. К тому же, я рассчитывал, что партия быстро кончится: в школьные годы у меня была вторая категория.