— Будем думать, будем думать, — многообещающе сказал директор.
Большие призовые часы, стоявшие на особой подставке в клубе, ежедневно отбивали положенные удары. Струганов отсчитал Кретову пятнадцать тысяч; в кармане Кретова лежала адресованная в девятый конезавод бумага, скрепленная подписями и печатями. Но большой денник в центре конюшни пустовал по-прежнему: Кретов никак не мог выбрать на конезаводе подходящего коня среди назначенных к продаже жеребцов…
Его опередили «Заря» и «Первомай». Конефермы этих колхозов пользовались давней и прочной славой, и, несмотря на победу Стрелки, предпочтение было оказано этим старым, заслуженным коллективам. Впрочем, на конезаводе и сейчас оставались для продажи неплохие жеребцы. Один из них, Урожай, тянул на целых восемь баллов и являлся неоднократным победителем состязаний. Но Кретову хотелось подыскать жеребца, безупречного не только по резвости, но и по экстерьеру, а у заводского коня имелись изъяны.
Желая помочь сухинцам, девятый конезавод списался с соседними хозяйствами, но все, что Кретову предлагали, не удовлетворяло его. В конце концов он уже решил было остановиться на Урожае, но случайная встреча с наездником Родионовым изменила его намерение. Тот оказался человеком весьма доброжелательным, не затаил обиды за поражение, понесенное от Никифора, и посоветовал обождать с покупкой Урожая.
— Я тут к одному генералу должен на днях съездить — может, что и получше наклюнется…
— К генералу? — удивился Кретов.
— Ну да, к Басалаеву. Неужели не слыхали? Генерал-лейтенант в отставке, директор Осташковского конезавода.
Услышав название завода, Кретов помрачнел:
— Эк, куда вы хватили! Нам до осташковцев — как до небес! Они ведь только первоклассные хозяйства обслуживают.
— Верно. Но надо знать Басалаева. Коли он почует родственную душу, коли угадает в человеке большую мечту, он всегда навстречу пойдет. Это же артист в нашем деле! — улыбнулся Родионов. — А мне он верит, я у них не первый год коней объезжаю. Есть у них жеребчик… — мечтательно продолжал наездник. — Чистейших кровей… Не конь — сказка, хотя и норовист маленько. Многие к нему присватывались — не отдает Басалаев, хочет сперва нрав его укротить. «Если, говорит, я его не — воспитаю, то у кого же силы хватит?»
— Силы хватит, — просто и серьезно сказал Кретов, достанься он только нам. А верно ли, так хорош жеребец?
— Хорош ли? — обиделся Родионов. Если уж элитный жеребец десяти баллов вас не устраивает, то… простите!
У Кретова мурашки забегали по спине. Воображение мгновенно нарисовало ему орловца, в котором с первозданной чистотой запечатлены все качества породы. Но нет, все это и впрямь похоже на сказку.
— Паспорт, конечно, утерян? — спросил он не без едкости.
Родионов презрительно сплюнул.
— Стал бы я тогда говорить! Вся родословная налицо: прямой потомок Улова…
— Так, так… — пробормотал Кретов, все еще упорствуя в своем неверии.
Но тут Родионов разобиделся не на шутку:
— Мне-то какая корысть? Я на одной любви к делу ввязался: вижу — наш, лошадный человек. А не хотите — не надо! Мое дело — сторона.
— В том-то и дело, что слишком хотим! — Кретов обнял Родионова за плечи. — Даже и сказать трудно, как хотим!
— Ладно, — смягчился Родионов. — Еще он, может, и не захочет его отдать.
Порешили на том, что Родионов на обратном пути от генерала завернет в Сухую.
В последующие дни на сухинской конеферме только и разговору было, что об осташковском коне. Никифор ходил сам не свой, он уже страстно влюбился в этого сказочного коня, а Кретов, в котором тренерские навыки выработали склонность к морализированию, назидал своих — подручных:
— Видите, что значит любить свое дело! Вот Родионов человек нам чужой, можно сказать, соперник, да еще побежденный соперник, а старается для нас, как родной. Почему бы это? А потому, что все мы, колхозные лошадники, общее, государственное дело делаем.
Но прошло два дня и еще два, а о Родионове ни слуху ни духу. Кретов, избегая взглядов своих подручных, с досадой и горечью думал: «Эк же ошибся я в человеке!» Наконец по прошествии недели, когда Кретов, отчаявшись, уже собирался ехать за Урожаем, Родионов внезапно появился на ферме. Не поздоровавшись толком, какой-то неприязненный, он, не вдаваясь в объяснения причин своего опоздания, заговорил с хмурой усмешкой:
— Характерный генерал! «А как же я им продам, говорит, раз я их вовсе не знаю?» Ну, я ему расписал, как вы тут, сухинские, на пустыре орудовали. Он вроде проникся. В общем, теперь ваше дело, сами добивайтесь, — заключил он почти грубо.