- Все это только до тех пор, пока кто-нибудь из них сам не пострадает от ведьмы, - со знанием дела заявил второй.
- Точно! С этими словами доминиканские работники принялись поливать хворост водой, чтобы уж их ведьмы-то получили по заслугам, изжарились на медленном огне, будучи привязанными к суковатым столбам.
- Однако мы так ничего и не узнали об изготовлении золота, - подвел печальный итог отец Бартоломее, глядя как дон Хуан, которого пытали бессонницей, клюет носом, уже нисколько не реагируя ни на крики, ни на холодную воду.
- Я уверен, что он просто не захотел открыть нам своего секрета, - кипятился дон Фердинанд. - Нужно еще немного времени, чтобы выведать у него эту тайну. Мы подвесим его на дыбе, я сам лично застегну на нем испанский сапог!
Рыцарь в сердцах стукнул кулаком по столу.
- Однако ваше поведение заставляет меня думать, что вы имеете какие-то личные счеты с этим колдуном, - заметил доминиканец.
- О, нет! Никаких! Просто ненавижу зарвавшихся юнцов! Никакого уважения к годам и заслугам!
- Все-таки, дон Фердинанд, у вас, несомненно, имеется какая-то личная причина ненавидеть этого человека, - сказал верховный инквизитор и улыбнулся своим мыслям. - Но если не хотите, ради Бога, не рассказывайте.
Дону Фердинанду показалось, что отец Бартоломео подумал про него неуважительно и вскипел.
- Что вы хотите этим сказать?! Потрудитесь объяснить!,
- О, ничего особенного, так, одна мыслишка, - и доминиканец расплылся в какой-то совсем пошлой улыбке.
- Я требую объяснений! Черт побери!
- Ну ладно, ладно, - капризно согласился отец Бартоломео. - Только, чур, не обижаться. Договорились?
Рыцарь молча кивнул и заранее обиделся.
- В общем, недавно я жег одного еврейского колдуна, - начал свой рассказ отец Бартоломео.
- Все евреи - колдуны! Вся черная магия исходит от их каббалы! Я давно уже говорю, что они плетут заговор/ожидая удобного момента, чтобы:..
- Ах, дон Фердинанд! - отец Бартоломео скривился и замахал рукой. - Перестаньте! Ей, Богу! Вы уже всех утомили своим заговором. Вас послушать, так получается, что просто нет ни одного народа умнее и талантливее евреев, раз, как вы утверждаете, они управляют всем; Это лично мне, как испанцу, даже обидно.
- Вы еще вспомните мои слова - сердито буркнул благородный идальго. - Продолжайте, что вы там начали рассказывать про еврейского колдуна.
- Да, в общем, этот колдун рассказал мне интересную теорию. Конечно, она сатанинская и я его сжег, но вот послушайте. Этот колдун утверждал, что является врачом. Однако, лечил он разговорами.
- Ясное дело! Чем же еще может лечить колдун?
- Да, и самое интересное, что эти его разговоры помогали! Он исцелил многих одержимых женщин в своей местности.
- Это только доказывает его бесовскую силу!
- Я тоже так подумал, поэтому сжег его на всякий случай дважды, - согласился отец Бартоломео. - В общем, этот колдун говорил, что будто бы все старые мужчины ненавидят молодых мужчин, а особенно собственных сыновей, за то, что те полны сил и пользуются успехом у женщин. А молодые мужчины ненавидят старых, неособенно, своих отцов, за то, что те обладали их матерью...
- Фу! Какая типично еврейская гадость! - возмутился дон Фердинанд.
- Согласен, - задумчиво ответил отец Бартоломео, а затем склонил голову набок, и спросил: - так какая же у вас все-таки причина ненавидеть дона Хуана?
- Да потому что он безмозглый щенок, считающий, что может тявкать только потому, что его смазливое личико...
- Спасибо, дон Фердинанд, дальше можете не продолжать, - прервал его отец Бартоломео. - Лично я к этому юноше никакой неприязни не испытываю, но все же его нужно сжечь. Доминиканец говорил так, будто ожидал, что рыцарь будет ему перечить. - Что за вопрос?! Сжигали и за меньшее! А тут полный кабинет книг и снадобий, амулеты, заговоры, зелья!
- А самое главное, он слишком много знает, - глубокомысленно добавил отец Бартоломео. - Мы не можем отпустить его.
Доминиканец откинул назад голову и представил себя со стороны. Это ему так понравилось, что он еще раз откинул голову и еще раз сказал. - Мы не можем отпустить его. Он слишком много знает. Он опасен. Аутодафе!
Люба, ожидавшая казни, находилась в полнейшей прострации. Во-первых, она никак не могла поверить, что все это происходит на самом деле, что все по-настоящему. Ей постоянно казалось, что вот- вот режиссер крикнет: "Стоп! Снято!", и весь этот кошмар закончится. С другой стороны она мучительно хотела выбраться, сбежать, избавится от этой казни.
Бальберит сидел напротив нее и кушал виноград из кулька. Мадам Вербиной не предлагал.
- Поганец! Сидишь, смотришь на мои мучения. Садист! - временами принималась оскорблять его Люба, но черт оставался непреклонен. Каждый раз в ответ начинал петь.
- Нужно только подписать, нужно только подписать...
- Измором взять решил? А вот это видел?! - и мадам Вербина сунула под нос Бальбериту кукиш.
Черт от неожиданности чуть не подавился, свел глаза на переносице, внимательно посмотрел ими на замысловатую фигуру из трех пальцев, после чего дернул бровями и сказал:
- М-да-а... - и спокойно продолжил жевать виноград.
Доев виноград, вынул из кармана пульт от невидимого телевизора, включил его, и преспокойно стал смотреть. Причем свет от экрана на лице черта отражался, а самого телевизора видно не было, В довершение, Бальберит добыл из воздуха бутылку пива и чипсы. Люба забилась в угол и оттуда смотрела, как черт хрустит картошкой, запивая ее светлым "Миллером" и хлопает в ладошки. По его реакции, мадам Вербина почему-то безошибочно угадала, что смотрит он футбол, а именно российскую сборную, и радуется ее провалу.
- Это тоже ваших рук дело? - спросила она, имея в виду хронические неудачи отечественных футболистов,
- А то! - залихватски воскликнул черт. - Это гордость Гапунгра Самаэлевича! Хороший футбол нацию объединяет, плохой - озлобляет и увеличивает потребление пива на душу населения.
Бальберит помахал в воздухе бутылкой.
- Вот гады! - выругалась Люба.
- Футболисты? Да нет, не гады они. Вот, послушай. Нот, как известно, всего семь. И из этих семи нот Бах, Штраус и Рахманинов умудрились создать совершенно разную музыку. Так и смертных грехов - всего семь, а какие неограниченные возможности для творчества!
- Что за смертные грехи? - поинтересовалась Люба.
- Перво-наперво, гнев, это самый страшный, - черт начал загибать свои длинные пальцы, - второй - лень, третий - гордыня, четвертый - чревоугодие, пятый - тщеславие, шестой - похоть, седьмой - уныние. Используя всего семь этих нот, мы, черти, из века в век сочиняем фуги, кантаты, симфонии для солистов с оркестром! Зло - это музыка!
Бальберит вдруг развернул свои крылья и воспарил к дотолку. Они оказались маленькими, кривоватыми и в бородавках, неудивительг но, что он их прячет. Затем черт крылья свернул и упал обратно в кресло. Положив ногу на ногу, закончил фразу:
- Применительно к футболистам, лейбмотив, основная мелодия их пьесы - это лень, видишь, они даже движутся andante. Кстати, за тобой идут. Помни, что тебе нужно только под-писа-а-а-ть, - пропел черт. - Если надумаешь, крикни только: "Черт, возьми, меня!", и я тут же прилечу на помощь.
Бальберит посветил на стену фонариком, луч которого проходил сквозь специальный трафарет. На каменной поверхности появился силуэт Бэтмена.
- О, Господи! Откуда такая любовь к дешевым эффектам?! - воскликнула Люба, вспомнив строчку из какого-то популярного детектива, в которой говорилось, что преступника подвела любовь к этим самым дешевым эффектам.
- Между прочим, этот эффект не дешевый! - возмутился Бальберит. - Разработка символа Бэтмена обошлась в четыре миллиона баксов, а этот фонарик стоит десять! Так что, я бы попросил имущества моего не оскорблять!