Даца (Савке, которая сидит возле нее). И с какой это стороны я ему тетя?
Савка. Не знаю я его, не знаю, кто он такой.
Даца. А разве я его знаю!
Панта (Якову, сидящему возле него). Господи, а ты знаешь, кто этот?
Яков. Никогда в жизни его не видал и не слыхал.
Васа. Итак, оставим все остальное и перейдем к делу, ведь у Живки мало времени.
Живка. Правда, мало. Как раз сегодня у меня должен быть один важный дипломатический визит.
Васа. Право. Ну-ка! (Вынимает бумагу, чтобы делать пометки.) Ну, тетка Савка, о чем ты просишь Живку?
Савка (все еще обиженно). Пусть Живка сама спросит, я ей скажу.
Живка. Ты у меня, тетя Савка, с твоими двумястами динаров, вот где сидишь! Пропусти ее, Баса, раз она не хочет по-человечески да по-родственному, по-хорошему разговаривать, а все наперекор.
Савка. Ничего не наперекор. Я хочу только свое получить.
Живка. Э, получишь. Запиши, Васа, чтобы ей отдать. Ну, вот!
Васа (записав). А ты, Даца, о чем будешь просить Живку?
Даца. Я-то о Христине. Я хотела просить, Живка, чтобы ты приказала признать ее экзамен и чтобы девочку приняли назад в школу, ведь она осталась на полдороге. Да, она провинилась, признаю – прошу известную особу не кашлять, – я это признаю, но теперь ошибаются профессора, не только что ученицы. Она-то провинилась не из-за распущенности или испорченности, как некоторые, а опять-таки из-за науки. Прошу известную особу не кашлять!
Васа. Соя, не кашляй!
Даца. Право, из-за науки. Она с одним своим приятелем готовилась на аттестат зрелости, ну дети забирались в комнату и целыми днями учились, подготовлялись. А потом… ему признали зрелость, а она осталась так, на полдороге. Вот я и думаю, Живка, прикажи об этом забыть.
Каленич (теперь чувствует себя совершенно свободно, вмешивается в родственные дела, как будто он здесь с незапамятных времен). А давно это случилось?
Даца. В прошлом году.
Каленич. Год назад. Ух, за год и более крупные грехи забывают, а тут такие пустяки. Пиши, дядя Васа: пусть забудется!
Живка. А ты, Иова. Ты ведь был на каторге, а?
Иова. Был, тетушка, и тем самым по-честному расплатился с государством. Теперь, думаю, будет справедливо, если и государство отдаст мне долг.
Живка. Как это, отдаст долг?
Иова. Да так, даст мне казенную службу.
Живка. Но ведь служба-то и привела тебя на каторгу.
Иова. Всяк живой человек грешит, тетя Живка, а я по честному расплатился за свои грехи. Верьте, тетушка, я не раскаиваюсь, что был на каторге: научился там многим вещам, которым так легко в жизни не научишься. Дай бог, чтобы правительство всякого кандидата прежде посылало бы на каторгу, а потом давало ему казенную службу.
Яков. Ну, уж ты скажешь!
Иова. Да, да, дядя Яков, ведь теперь я знаю уголовный закон лучше любого кассационного судьи. Никогда профессора университета не смогут так истолковать уголовный закон, как те, кто по нему осужден. Каждый из них знает статьи наизусть, знает, что следует по какому параграфу, и как можно его представить. Скажем, я был осужден по 235-й, параграф 117-А, а у меня признали смягчающие обстоятельства по 206-му. И так все по порядку, все параграфы знаю. Почему бы правительству не использовать мои знания?
Каленич. Правильно! Запиши, дядя Васа: Иову Поп Арсину предоставить службу и дать правительству возможность использовать его знания.
Живка. Ну, а ты, дядюшка Панта?
Панта. По правде говоря, Живка, для себя мне ничего не нужно. Я перебьюсь, как до сей поры перебивался, но мне бы вот для этого ребенка.
За ним стоит Миле – великовозрастный малый.
Бог не дал ему никаких способностей к ученью, из всех школ его выгоняют, и так всегда. К ремеслу он не способен и ни к одной работе тоже. Я хотел тебя просить, если как-нибудь можно, пусть он будет государственным стипендиатом.
Живка. А чему его учить-то?
Панта. Пусть только государство возьмет его на иждивение, а что он будет учить – все равно. Хочет – на ветеринара, а то и на капельмейстера, или профессора богословия, или на аптекаря можно. Там что ты хочешь, лишь бы он был стипендиатом.
Каленич. Ну, раз дитя такое способное, будет обидно, если государство его упустит. Запиши, дядя Васа: государственный стипендиат.
Живка. А ты, Соя?
Соя. Я предпочла бы, Живка, поговорить с тобой наедине.
Все (возмущаются). Нет как и мы! При всех, открыто!
Даца (ее голос выделяется среди остальных). Раз мы все могли так открыто, авось она может…
Васа останавливает ее взглядом.
Соя. В конце концов что скрывать, я не прошу ничего такого, что бы мне не подобало. Ты, Живка, и сама знаешь, что я разошлась с этим моим негодяем и он уже женился, а я осталась одна и должна сама себя кормить, и все лишь потому, что суд вынес неправильное решение: ему дал право вступать в другой брак, а мне этого права не дал. Конечно, я поневоле проиграла тяжбу, когда меня такую молодую…
Даца кашляет.
…отдали попам в руки и целая консистория косо на меня смотрела. Да и адвокат, что меня защищал, дома говорил одно, а на суде другое – ну, конечно, я вынуждена была проиграть дело. Вот я и хотела, Живка, просить тебя исправить решение: чтобы мне получить право на замужество. Сама видишь, я прошу не бог знает что, а если некоторые кашляют, то мне это совершенно безразлично, знаешь, как говорят: собака лает, ветер носит.
Каленич. В самом деле, это можно бы сделать. Женщина чувствует потребность выйти замуж, а ей мешают какие-то формальности. Запиши, дядя Васа: родственница Соя пусть выходит замуж без формальностей.
Соя. А больше я ничего и не прошу.
Живка. А ты, дядюшка Яков?
Яков. Я говорил тебе, Живка, ничего у меня не получается, за что я ни берусь. Надо бы, пока я был молод, учиться, нет, не вышло; был чиновником – опять не получилось; пробовал торговать – и тут все наоборот. Я всегда себе говорил: «Подожди, Яков, настанет и твой день». Вот он и пришел. Думаю, ты достанешь мне какую-нибудь концессию, ну, например, на вырубку каких-нибудь казенных лесов. Знаешь, раз ничего другого не подвернулось под руку, то и концессия может пригодиться.
Каленич. В самом деле, вам это подойдет, а государству совершенно ничего не стоит. Ведь не государство сажало леса, и нечего ему жалеть, если их рубят. Это вполне возможно. Запиши, дядя Васа: пусть рубит казенный лес, в конце концов какой же он министерский родственник, если у него нет права вырубить хотя бы небольшой участок.
Живка. А ты, Сава?
Сава. Я, Живка, скажу кратко. Очень прошу как кровный родственник отхлопотать мне государственную пенсию.
Живка. Но ведь ты никогда не был чиновником?
Сава. Не был!
Живка. И никогда не был ни на какой службе?
Сава. Не был!
Живка. Но как же тогда я выхлопочу тебе пенсию?
Сава (уверенно). Ну так, как гражданину. Столько народу получает от государства пенсию, а почему же у меня ее нет?