Живка. О чем?
Васа. О том, что появилось в газетах.
Живка. Э, меня не касается, о чем они будут говорить, а вот почему ты ему не сказал…
Васа (перебивает ее). Подожди, пожалуйста! Он мне сказал еще кое-что. Боится, говорит, как бы его положение не было поставлено под вопрос, потому что сегодняшняя статья вызвала негодование и в более высоких кругах и все его коллеги-министры в очень плохом настроении.
Живка. Что он говорит? Какое положение под вопросом? Пусть только попробует! Иди, Васа, к телефону и скажи ему: если он подаст в отставку, пусть лучше домой не приходит. Если его коллеги в плохом настроении, пусть они и подают в отставку. Пусть все подают в отставку, а он не смеет!.. Так ему и скажи!..
Анка, те же.
Анка (входит с улицы). Госпожа Ната Стефанович просит…
Живка. Кто еще?
Анка. Госпожа Ната Стефанович, министерша.
Живка (поправляет ее). Бывшая министерша.
Анка. Да!..
Живка. Откуда она! M угораздило же ее ко мне прийти! Прочитала небось, сука, в газете, а теперь пришла разнюхивать. Не могу, не могу ее принять, пусть убирается подальше!..
Васа. Надо, Живка, так ведь полагается!
Живка. Я и сама вижу, что надо, но, знаешь, у меня от этих волнений в животе все переворачивается. Пришла теперь ко мне, провалиться бы ей подальше… Пусть войдет!
Анка уходит.
(Оглядывает комнату.) Ию, ию, ию, где я ее приму, когда такой базар? Чтобы она себе шею сломала, чего это ей взбрело в голову прийти.
Ната, Живка, Васа.
Ната (входит). Здравствуйте, здравствуйте, госпожа Живка.
Живка. Ию, дорогая моя госпожа Ната. Спасибо, что навестили. С каких пор я вас не видала, даже уж говорила: что это госпожа Ната от меня отбилась?
Ната. Да нет, поверьте, честное слово, вздохнуть не могу от разных заседаний. Знаете, пока я была министершей, все женские общества повыбирали меня в свои правления, а теперь вот и приходится отдуваться… Посыпались мне на голову разные заседания, проекты, резолюции; и от дома-то отбилась. (Замечает чемодан.) Ба, ба, ба, что это вы укладываетесь?
Живка. А это… Это моя дочка собирается на курорт.
Ната. Как, теперь, да ведь еще не сезон!
Живка. Что делать, прохватит ревматизм, так и не будешь дожидаться сезона.
Ната. А на какой курорт?…
Живка. На какой?… В Аббацию.
Ната. Так! Поедет, конечно, в салон-вагоне? Я лично всегда путешествовала в отдельном салон-вагоне, это так приятно.
Живка. Да, да!
Ната. Только меня удивляет, что она едет в Аббацию, ведь на этом курорте не лечатся от ревматизма?
Живка. Она, знаете, хочет только доехать до Аббации, а потом в Иваницу.
Ната. В Иваницу?
Живка. Да разве вы не знаете, возле самой Иваницы найден новый целебный источник от ревматизма.
Ната. Да? Я не знала. (Замечает газеты на стуле.) Ию… сколько их, целая редакция.
Живка. Да мы подписались на весь год, и нам принесли все газеты с начала года. Правда, Баса?
Васа. Да, с начала этого года и за весь прошлый.
Ната. Я не читаю газет, поверьте, не люблю, не читаю, разве только когда там что-нибудь очень интересное.
Живка. Да, да! (Многозначительно смотрит на Васу.) Васа, позвони по поводу того, что я тебе сказала. Скажи ему, пусть лучше домой не возвращается! (Уходит вместе с Натой.)
Васа, Чеда.
Васа (сначала берет из шкатулки, стоящей на столе, папиросы, наполняет свой портсигар, а затем идет к правым дверям). Дара, Дара!.. Чеда здесь? Пожалуйста, скажи ему, пусть выйдет сюда. Я хотел бы с ним немного поговорить.
Чеда (входит). В чем дело, дядя Васа?
Васа. Я хотел сказать тебе, Чеда… Слушай, что такое я хотел тебе сказать? Ах, да! Подумай, мы узнали, кто написал в газете!
Чеда. Да ну?
Васа. Как ты думаешь, кто?
Чеда. Откуда мне знать?
Васа. Ты!
Чеда. Да нет, не может быть!
Васа. Право, ты!
Чеда. Кто бы это сказал!
Васа. Знаешь, как мы узнали?
Чеда. Очень любопытно!
Васа. Узнал Никарагуа и сообщил нам.
Чеда. Да разве этот Никарагуа все еще вмешивается в наши семейные дела?
Васа. Нет, он не вмешивается, он только написал нам и требует сатисфакции.
Чеда. Пусть Анка и даст ему сатисфакцию.
Васа. Да, этот пирог ты ему здорово испек, нужно признать. Но вот другой пирог, который ты испек Живке в газетах, тебе не удался.
Чеда. Подгорел малость.
Васа. Здорово подгорел, а не малость! И вот, брат, не пристало тебе прибегать к подделкам.
Чеда. К каким подделкам?
Васа. Ну, например, ты прежде всего подделал меня.
Чеда. Не понимаю.
Васа. Понимаешь, как тут не понять. Представился человеку, что ты дядя Васа, а это, братец, подделка, и я из-за нее чуть-чуть не погиб. Ну, да что обо мне, пусть это тебе простится, но ты подделал и Живку.
Чеда. Разве я кому-нибудь представлялся как министерша?
Васа. Нет, но ты написал, что она отвратительная баба, а это подделка.
Чеда. Ну, насчет этого не знаю.
Васа. А знаешь, друг, этим ты совершил самый большой грех, какой только может совершить живой человек. Убьешь человека – найдешь у закона какие-нибудь смягчающие обстоятельства; ограбишь церковь – опять найдешь у закона снисхождение; подожжешь у соседа дом – тоже; но если ты открыто скажешь о теще, которую считают добродетельной, что она отвратительная баба, то нет такого закона на земном шаре, чтобы найти для этого преступления смягчающие обстоятельства.
Чеда. Я, видите ли, этого не знал.
Baca. Конечно, не знал, не знал ты и того, что все это дело плохо для тебя кончится. Давай-ка мы с тобой серьезно поговорим.
Чеда. Знаю, знаю уж, вы хотите мне посоветовать оставить жену.
Васа. Да нет, какая там жена, сейчас речь идет о более важных вещах, чем жена. Оставь то, о чем я с тобой раньше разговаривал: это я говорил по министершиной указке и тогда, конечно, должен был говорить всякую чепуху. А вот то, о чем я хочу поговорить с тобой сейчас, – это уже по моему собственному разумению.
Чеда. Итак, я слушаю.
Васа. Все это дело с газетами, как ты и сам видишь, зашло далеко, весьма далеко. Сам Сима оказался в очень трудном положении. Он недавно говорил нам по телефону, что дело будет вынесено на заседание министров еще сегодня до полудня.
Чеда. Это хорошо!
Васа. Знаешь, я кое-что придумал – и целиком уж своим умом, – как сделать, чтобы это дело каким-нибудь образом замять!
Чеда. Ну и замните!
Васа. А как я могу замять! Я тут ничего не могу, только ты можешь. Если бы ты, например, написал прямо так: то, что я наплевал, согласен вылизать.
Чеда. А кто будет вылизывать?
Васа. Ты, брат!
Чеда. Нет уж, извините!
Васа. Да нет, так только говорится. Надо просто написать: все то, что я написал в газетах, – неправда.
Чеда. Я понимаю, но ведь это правда
Васа. Знаю, что правда, но… братец мой, правда никогда не говорится в глаза, и правда никогда не печатается в газетах. Правда удобна, чтобы вразумить с глазу на глаз, в семье, а где же ты видел или слышал чтобы правда говорилась открыто?
Чеда. И все это по вашему собственному разумению.
Васа. Конечно. Видишь ли, я думаю, если б ты так написал, я отнес бы Симе до заседания. Они на министерском заседании к нему: «Что это такое, господин Сима, в газетах?» А он им: «Пустяки, извольте вот прочесть!» – и развернет твое письмо.
Чеда (как бы в восторге). Ах как было бы хорошо!