Васа. И я думаю, было бы хорошо. А то ведь, видишь, иначе они ему могут сказать: «Братец Сима, ты осрамил весь кабинет, и, чтобы спасти его репутацию, подай-ка, братец Сима, в отставку!»
Чеда (изображая еще больший восторг). Ах как было бы хорошо!
Васа. Что?
Чеда. Вот это!
Васа. Чтобы Сима подал в отставку?
Чеда. Конечно.
Васа(разочарованно). Ишь ты!.. И чего я все это говорю, язык себе мозолю. Я-то думал, что говорю с умным человеком.
Чеда. И я так думал, разговаривая с вами, но, как видно, мы оба ошиблись.
Васа. И еще как ошиблись!
Пера Каленич, те же.
Каленич (входит с улицы). Здравствуйте, здравствуйте!
Васа. Здравствуй!
Каленич (Чеде). Честь имею представиться, Пера Каленич. (Васе.) Дома тетя Живка?
Чеда. А господин?…
Васа. Наш родственник.
Каленич. Ближайший родственник по женской линии.
Чеда. Очень приятно. Я зять тети Живки.
Каленич (жмет ему руку). Вы? Боже мой, а мы с вами незнакомы. Слушайте, может быть, даже лучше, что тети Живки в данный момент здесь нет, и мы втроем, как мужские представители семьи, устроим небольшой семейный совет.
Чеда. Пожалуй, только объявите повестку дня.
Каленич. На повестке дня, как вы знаете, нападение в сегодняшних газетах на тетю Живку. (Чеде.) Вы, наверное, читали?
Васа. Да, он читал.
Каленич. Итак, я составил ответ. Ведь это, если хотите, наша обязанность как членов семьи защитить тетю Живку от столь гнусной клеветы.
Чеда. Конечно!
Каленич. Хотите выслушать мой ответ? (Вынимает из кармана бумагу.) Мой ответ я адресую тому ослу, который написал это в газете. (Чеде.) Как вы думаете, обозвать его лошадью или ослом, что посоветуете?…
Чеда. Это безразлично, не вижу никакой разницы. Но подумали ли вы, что тот, кого вы назовете лошадью или ослом, разобьет вам нос?
Васа (про себя). Опять нос!
Каленич. Я и об этом подумал, но я не подпишусь под ответом.
Чеда. А, так? Ну, это другое дело.
Каленич. Не буду вам читать всего. В своем ответе я очень ловко изложил все дело. Я говорю, что господин, о котором идет речь, представитель одного иностранного государства – Никарагуа – и в качестве такового пришел ради определенных официальных переговоров, ну, скажем, для заключения торгового договора.
Чеда. С госпожой Живкой?
Каленич. Нет, с нашим правительством. Затем я говорю, что у вышеупомянутой госпожи министерши, к которой он пришел, в то время еще не было в доме приемной, и так как в тот момент она была занята, то впустила вышеозначенного господина в комнату прислуги, чтобы он подождал там, как в приемной.
Чеда. А зачем он снял сюртук?
Каленич. Объясняю: сюртук он снял потому, что вышеозначенная комнатка была очень низка и тесна.
Чеда. Это вы очень хорошо заметили. Мне никогда такое не пришло бы в голову. У вас получилось необыкновенно остроумно.
Каленич. Правда ведь?
Чеда. Мне весьма приятно, что у меня такой остроумный родственник. Ну, дядя Васа, теперь нам больше не о чем заботиться. Все в полном порядке. Если то, что написал этот господин, появится в газетах, дело будет совершенно улажено.
Васа. Только не было бы поздно!
Каленич. Почему поздно?
Чеда. Да знаете, не исключена возможность, что господин Сима еще сегодня подаст в отставку.
Каленич (неприятно поражен). Дядя Сима?
Чеда. Да, дядя Сима.
Каленич. Не может быть!
Чеда. И все из-за статьи в газете.
Васа. Да, к сожалению, из-за статьи.
Каленич. Но почему, скажите, пожалуйста? Из этого ничего хорошего не получится. И, наконец, я не вижу, в чем он виноват.
Чеда. Он-то нет, но обычно шишки валятся на того, кто не виноват.
Каленич. Вы уверены, что он подаст в отставку?
Чеда. Нет, не уверен, но так думают и говорят.
Каленич. А как по-вашему? Не лучше ли мне подождать с ответом… Сначала посмотреть, какова будет ситуация, ибо, как мне думается, если он подаст в отставку и больше не будет министром, отпадает всякая необходимость в защите, не правда ли?
Чеда. Конечно. Точно так же и я думаю. И мало того. Если он подаст в отставку и не будет министром, нет смысла быть с ним в родстве.
Каленич. Ну да!
Чеда. Я, например, – скажу вам откровенно, – если он больше не будет министром, думаю совсем отречься от родства с госпожой Живкой.
Каленич. А вы думаете, он действительно подаст в отставку?
Чеда. По правде говоря, я думаю, что он уже подал.
Каленич. По правде говоря, я уж и не такой близкий родственник.
Васа. Смотри-ка! Не ты ли вчера говорил, что ты ближайший родственник.
Каленич. Да, не говорю, что нет, но больше по женской линии, а знаете, родство по женской линии не всегда бывает вполне достоверным.
Васа. Да разве ты не говорил, что скорее умрешь, чем позволишь оспаривать у тебя это родство?
Каленич. Да, я так выразился, но в переносном смысле.
Чеда. Разумеется, только в переносном смысле. Вы этого, дядя Васа, понять не можете.
Васа. Не могу.
Чеда. Когда-то, во времена оно, родня была родней; теперь обстоятельства изменились – и родня может быть родней также и в переносном смысле.
Каленич. Вы совершенно правильно схватываете суть дела.
Васа. А я, ей-богу, ничего не схватываю!
Чеда. Потому и не стоит больше об этом говорить. Итак, дорогой родственник в переносном смысле, лучше всего суньте вы эту рукопись себе в карман, подите на рынок, походите по кофейням и расспросите, какова ситуация. Если дядюшка Сима не подаст в отставку, вы придете и прочитаете это тете Живке, а если подаст, то не стоит над этим делом
Чеда (Васе). Как вам это нравится?
Васа. А дьявол его знает! Сам выдумал, что он нам родня, а теперь, видишь как!
Чеда. А вы, дядя Васа, меня попрекнули, что я под вас подделался, а вот вы сами подделываете родственников.
Васа. Я не подделывал, сам он подделался. Погляди ты на него! Как почуял отставку, сразу умыл руки.
Чеда. Так всегда, мой дядя Васа. Крысы разбегаются, когда судно начинает тонуть. Не он первый, не он последний.
Васа. Э, пусть идет к черту! Ты мне только скажи то, о чем я тебя спрашивал: можно ли это дело как-нибудь сгладить.
Чеда. А, дядя Васа, оставьте вы это сглаживание, разве вы не видите, что вся обстановка настолько корява, что ее нельзя даже обстругать, не то что сгладить.
Васа. Пойдем к твоей Даре. Я хочу с ней поговорить. Все-таки она дочь, у нее скорее сердце заболит, чем у тебя.
Чеда. Ну что ж, пожалуй, | ничего не имею против. Попытайтесь, может быть, у нее и заболит сердце. Пойдемте сюда! (Вместе уходят в правую дверь.)
Ната, Живка.
Ната (выходит из комнаты, Живка за ней). Я вам скажу, госпожа Живка, не принимайте это близко к сердцу. У вас так, а когда я была министершей, весь свет был возле меня; все друзья, все меня уважают, полон дом народа. В доме не хватает стульев, чашек для чая, хотя их у меня две дюжины… Тогда женское общество выбирает вас членом правления, певческое общество – патронессой, и все в таком духе. А когда вы перестали быть министершей, все притворяются чужими. Даже родня-то не зайдет, трех чашек для чая хватит… Одни вас избегают, другие даже делают вид, что вас не узнают. Я через это прошла, все знаю, и вы, слава богу, узнаете. Только не надо принимать это близко к сердцу.
Живка. Да, говоря по правде, мне совершенно безразлично, что я стала министершей.