Меланта вернула ему поклон с мягкой улыбкой на лице.
– Я не хочу Ланкастера ни в каком виде. Но, Аллегрето, любовь моя, когда ты будешь писать своему отцу, скажи Джиану, что я считаю тебя таким славным и милым, что иногда задумываюсь, а не взять ли мне тебя своим мужем вместо него.
У Аллегрето ничего не изменилось в лице. Тот же приятный изгиб губ, то же выражение глубоких темных глаз.
– Я не настолько глуп, моя госпожа. Я уже сполна расплатился за это.
Меланта отвернулась. Ей стало стыдно, что она пошутила так неудачно. Она вспомнила, к каким ужасным мерам прибег Джиан Навона, чтобы гарантировать невинность их совместных ночей со своим незаконнорожденным сыном во время путешествия в Англию и обратно. То, что он сделал с Аллегрето, было выше ее понимания и вне прощения.
– Пошли. – Она приподняла юбку, шагнула по лестнице, но он вдруг тихо прошипел что-то, предостерегающе подняв палец, и, не дожидаясь пока она пройдет мимо, сам пошел впереди нее. Он ступал мягко и острожно, совсем неслышно.
У Меланты забилось сердце. Это было ее слабостью, такой же, как страх Аллегрето к соколу. Ей никак не удавалось умерить сердцебиение, когда это было необходимо, когда ее мозг работал на полную мощь и его нельзя было отвлекать. В ушах отдавались удары сердца и мешали слушать. Она оглянулась и затем достаточно громко произнесла в пустоту:
– Давай, поцелуй меня на прощанье, Аллегрето, и разойдемся.
Она ничего не услышала, только шумно билось ее сердце, и кровь пульсировала в висках. Немного подождав, она тихо двинулась вверх по лестнице, вслед за скрывшимся Аллегрето. Ее рука легла на рукоятку кинжала, глаза устремились к изгибам стены. Винтовая лестница вела из часовни, находившейся внизу, к помещениям верхней части замка. Примерно посередине лестницы имелась дверь в стене, которая позволяла попасть в узкий каменный коридор, ведший к ее покоям. Ей сразу же не понравилось расположение ее комнаты, как только она приехала сюда. Сейчас же дорога к себе казалась ей просто опасной.
Дверь в коридор осталась открытой. Там было темно, и она медлила, оценивая степень опасности и примеряясь к ней. Гринголет сидел смирно, но, с другой стороны, сокол все-таки не собака, чтобы чуять опасность на расстоянии. Меланта вынула кинжал из ножен и выставила клинок. Приподняв Гринголета, она приготовилась в случае атаки немедленно освободить его.
– Идите, госпожа.
Приглушенный, точно из загробного мира, голос Аллегрето донесся до нее из коридора. Она затаила дыхание и шагнула в тьму за дверью. Там оказалось сумрачно, но не так темно, как казалось. Аллегрето стоял на коленях над чем-то. Ей показалось, что она видит светлое пятно – раскрытую ладонь. Затем она разглядела руку и наконец разобрала очертания лежащего на полу человека. Это был убийца от Риаты, и он был мертв.
Крови не было. Она видела, как он отрабатывал этот страшный удар на свиньях – удар, который сразу останавливает всю деятельность организма, и после которого вся кровь попадает не наружу, а в легкие жертвы. Так он объяснял ей тогда, улыбаясь от счастья, что обладает таким искусством и мастерством. Сейчас он не улыбался, а быстро и умело занимался делом, сдирая и срезая с трупа ливрею.
Она плотно сжала зубы.
– В мою уборную, – прошептала она. – Я отошлю Кару и всех других.
Он кивнул. Меланта скользнула быстро вниз по ступеням лестницы в часовню, откуда она ранее вышла, и притворилась, что молится. Затем она снова вышла, но теперь направилась в свои апартаменты уже по центральной лестнице. У себя она удалилась в отдельную комнату, потребовав, чтобы ей приготовили вина с душистыми цветами и розами, и не шумели, дав покой ее утомленной голове. Прислуга слишком хорошо знала, что это означало, и все мигом исчезли, вознамерившись как можно дольше не возвращаться, чтобы не попадаться ей на глаза.
Когда Меланта убедилась, что осталась одна, она отворила дверь в коридорчик. Аллегрето ждал в темноте. У его ног лежал уже совсем обнаженный труп его жертвы. Он взвалил тело себе на плечо. И это вышло у него очень ловко и умело, хотя, сделав шаг, он покачнулся – груз был слишком тяжел.
– Толстая свинья Риаты, – пробормотал он, улыбаясь из-под бледных ног, свисавших у него перед лицом.
Она ответила укоряющим взглядом, от чего он только развеселился еще больше. Что это: бравада юнца или настоящее наслаждение от убийства?
Она накажет его за это убийство, потому что ранее приказала ему воздержатсья от прямых столкновений. И все же, какое облегчение, триумф, чувство покоя, пусть и временного. Радость даже от того, что все свершилось.
Он потащил убитого впереди нее. У мертвого болтались руки, и было ужасно смотреть на это. Но худшее еще предстояло сделать в уборной. Это была холодная каменная комната с холодной каменной скамьей. Здесь Аллегрето пришлось потрудиться, засовывая тело головой вниз в узкое отверстие колодца, чтобы оно не застряло при падении. Наконец ему это удалось. Он поднял тело на ноги, которые белыми пятнами выделялись на фоне стен, и стал засовывать его в колодец. Это получилось не сразу. Но когда наконец тело ушло по пояс, сопротивление исчезло, и он отпустил ноги.
Мгновение – и они исчезли. Потом долго ничего не было слышно. Затем откуда-то снизу долетел звук – это труп упал в воду протекавшей под замком реки. Звук был страшный – не всплеск, который она ожидала услышать, а глухой удар, который бывает при выстреле из катапульты: камнем в сталь. Он все гремел и гремел, отражаясь эхом от стен колодца.
Аллегрето перекрестился и встал перед ней на колени.
– Умоляю простить меня, – сказал он скромно, – я знаю, я разгневал вас. Но я был вынужден прибегнуть к этому ради вашей же жизни.
Принцесса Меланта приняла его в своих покоях среди восточных шелков, экзотических слуг и запахов курящихся благовоний.
Она, конечно, не помнила его. Да ведь и Рук не сразу узнал ее там, в зале на расстоянии. Правда, он был несколько обескуражен неожиданным повелением герцога появиться на пиру в полном боевом облачении для удовольствия высокородной дамы. И еще его отвлекал этот странный юноша-иностранец, который повсюду следовал за ним буквально по пятам. Его раздражала настойчивость этого щенка, который убеждал его посмотреть на свою даму. Что же, он посмотрел на нее из дверей зала. Он увидел тогда на подиуме утомленную черноволосую даму, которой изрядно наскучил мир. Но вот она повернула голову, обратив взгляд холодного сарказма на самого Ланкастера. Вот Ланкастер поднял руку, чтобы осторожно погладить грудку ее сокола. Вот он заметил ее цвета – серебряный и зеленый. И тут на него обрушился поток воспоминаний.
Теперь он никак не мог понять, почему не узнал ее сразу. Как он мог вот так не распознать даму своего сердца, женщину своей мечты. Она была именно такой, какой хранили его воспоминания, и какой она виделась все это время ему в мечтах. А сколько их было за эти тринадцать лет, в течение которых он оставался верен и предан ей. Пожалуй, все-таки ему казалось, что ее волосы были слегка светлее, а глаза – чуть-чуть бледнее.
Она была красива: восхитительно, соблазнительно красива, против чего никто не решился бы возразить. Ее красота была слишком смелой и вызывающей, из-за чего не могла не порождать ненависти женщин . Ее камергер провогласил: «Зеленый Рыцарь, ваше величество». Она даже не подумала повернуть голову, продолжая рассматривать бриллиантовое колье, которое держала перед ней одна из ее фрейлин.
Он прошел дальше и встал. Гибкий юноша, который передал ему то повеление биться на турнире за нее, совсем не выказывал ей такого уважения, как Рук. Юноша расположился около накрытого ковром стола. Он был облачен в разноцветные чулки. Одна его нога была зеленой, а другая – голубой. Краем глаза он заметил, что этот щенок наблюдает за ним.
Она успела сменить свое платье. Теперь это было не открытое платье из зеленого шелка, в котором она появилась на пиру, а приталенное, плотно обегающее фигуру платье из золотистой парчи с длинными рукавами, отороченное черным, со шнурками по бокам. Приглядевшись, он понял, что под ним ничего не надето – достаточно ясно просматривалась белая кожа.