пропустил ни соблазнительно выдающуюся грудь, ни мягкую линию приятно округлых бёдер, оценивая девушку так, будто видел впервые. - Нет, - бросил наконец сухо и тотчас отвернулся. Как бы велико ни было его напряжение, он не падёт так низко. Стражи - стражам и полю брани. Постель монарха не для них. Стоя спиной к выходу, он слушал, как медленно девушка обхватывает пальцами ручку, как слабо скрепит механизм замка и лёгкий сквознячок проскальзывает в полумрак кабинета. - Инструктора своего ко мне пришли, - приказал вдруг, и от звука его голоса молодая страж споткнулась на полушаге, хлопнув дверью так, как этикет бы никогда не позволил. Светловолосый мужчина возник на пороге через минуту. Вошёл без пиетета, обводя цепким взглядом внимательных глаз почти не изменившийся за последние пять десятков лет интерьер и, опершись ладонями о столешницу, склонил голову набок. - Элерия, говорят, к утру разродится. - Возможно. - Полусидя на дорогом диване ручной работы, монарх поцеживал тёмную густую жидкость из широкого полупрозрачного бокала. - Ты проходи. Не стесняйся, инструктор. Ночь ожидания обещает быть долгой. Так почему бы за малышку Девидсон не выпить? Послушно пройдя вглубь кабинета, светловолосый опорожнил высокий графин чешского хрусталя и, скрипнув голубой кожей боевого облачения, без сомнений занял королевское кресло. Питьё в его руках источало аромат железа и соли, растворяясь на губах приятным покалыванием живого тепла. - Ей семнадцать всего. Целители говорят: Элерия может не пережить роды. - Целители. - Щелчок унизанных перстнями пальцев, и бокал монарха с тихим звоном переместился на маленький стеклянный столик в углу. - Она сама одарённая - не забыл? Раз выносила - родит. А смерть - такое странное явление, приходит к каждому. Чья-то неожиданно, а чья-то - другими предрешена. Вот ты, инструктор, как умереть хочешь?.. *** Элерия Девидсон никогда не считала себя сильной. И отважной не была тоже. «Мечтательница», - говорили знакомые и друзья. «Цветочек оранжерейный», - улыбалась мать, нежно ероша её золотые кудри. Рождённая в семье целителей, Элерия с детства тянулась к прекрасному - игнорировала королевский этикет, предпочитая посидеть в саду с новым романом, сбегала с уроков, прячась в комнате отца, и за семнадцать лет своей недолгой жизни так и не поверила в существование человеческой злобы. «Любая мечта может сбыться», - щебетала восторженно, глядя в изумрудные глаза старшей сестры, и делала эти слова собственным кредо, глядя на мир сквозь призму бесконечного праздника. Каким прекрасным был тот день, каким пряным казался вечер. Любимое платье голубого атласа порхало вместе со златокудрой принцессой, юбки взлетали в изящно нежном танце, а скрипки... О, их голос был волшебным пением мифических муз. То был очередной светский приём, один из множества балов в резиденции короля, но для Элерии Девидсон он неожиданно стал особым. *** В особняке давно не было свеч и чадящих факелов. Монарх успел позабыть тот год, когда им на смену пришли маленькие стеклянные лампы, излучающие ровный оранжевый свет. Да и заботило ли его это? Не смотря по сторонам, он пересекал портретную галерею, и дорогие винно-красные ковры скрадывали ритмичные звуки беспокойно быстрого шага. За спиной мужчины чёрными крыльями развевался излюбленный плащ, и тень его ловила дрожащие блики, замершие на изукрашенных резьбой деревянных панелях. Покои её высочества находились в северном крыле - с первых дней король расположил фаворитку так, чтобы большую часть времени быть свободным от её неусыпного надзора. Обошлось без него. Ощутив первый холодок, Элерия отдалилась ото всех, и больше не собиралась челядь, чтобы послушать нежный голос златовласой принцессы Девидсон, и печально молчал старый лакированный рояль, лишённый мягких касаний тонких девичьих пальцев. У массивных дубовых дверей толпились девушки, облачённые в белые халаты с бледно-зелёной каймой - целительницы, прибывшие из ближайшей клиники несколько часов назад. Монарх питал жгучее презрение к ним. Ранимые, будто яблоневый цвет, эти бесконечно добрые существа балансировали на грани безысходного безумия, и никто не мог удержать их от внезапного падения. Тем не менее каждый пользовался услугами одарённых, и его величество исключением не был. - Что там? - произнёс глухо, сжав предплечье ближайшей к нему девицы. Тёплое. Полувампирка наверняка. Как Элерия. Судьба таких с рождения предрешена - психлечебница или смерть. Третье выпадало редко, становясь исключением из правил. - Ей трудно, Ваше Величество. - Попытавшись отстраниться, целительница сделала шаг назад - грубая хватка монарха причиняла ей боль, но он не разжимал пальцев. - Самое страшное позади. Несколько минут, и вы сможете... Но в этот момент тяжёлая створка распахнулась. Лицо пожилой темноволосой женщины, вышедшей ко всем, казалось измождённым. Завидев сюзерена, она даже не стала приседать в традиционном полупоклоне. Лишь голову склонила уважительно и заговорила осторожно, тихо. Так, словно предупреждала монарший гнев: - Мой король, она желает видеть вас. - И шагнула в сторону, предлагая войти. *** Зимние небеса сквозь покрытое изморозью стекло, инистые узоры на нежных лепестках чудной голубой розы - одни лишь глаза, а сколько образов, сколько неожиданно горячих, тревожащих чувств. Таким был первый, брошенный из-под полуопущенных ресниц взгляд. Сердце Элерии порхало сладкоголосой птичкой и трепетало тихонько, когда с присущей ему властностью монарх кружил златовласую девушку в медленном, томно тягучем вальсе. Она не помнила себя от счастья, прижимаясь щекой к его прохладной ладони, говорила о чём-то бессмысленном, далёком, земном - лишь бы он слушал, лишь бы продолжал смотреть. Она смущённо опускала глаза и не знала, куда деть руки, когда стражи впервые передали украшенный топазами кулон. Она плакала вечерами, слушая ужасные речи отца, что всегда осуждал монарха, и, прячась ото всех, тайком улетала на первые свидания. Она верила: это - любовь. Настоящая, единственная, такая, какую и сказкам описывать не дано. Она покинула отчий дом в погоне за призрачным счастьем, но внезапно льдистые осколки стекла превратились в омуты невыносимой стужи. Впервые в своей жизни Элерия ощутила горечь разочарования. Коварным жалом она вонзилась в сердце, чтобы, вскрикнув тихонько, нежная птичка содрогнулась в последний раз. Но король продолжал приходить, осыпать фаворитку потерявшими очарование дарами и делить ложе с ней так, будто не принцессой ещё месяц назад была, а простолюдинкой, милостью его взятой в наложницы. Коротая дни в чтении, Элерия постигала науку одиночества, иногда говорила со стражами, но чаще слёзы лила, обнимая пропахшую дорогим парфюмом подушку. Казалось, беременность переломила что-то. Чувствуя, как раскрывается настоящей женщиной, меняясь снаружи и изнутри, юная Девидсон смотрела на мир иначе. Взрослела наконец, прикрывая ладонью мягко округлившийся животик. «Малыш, - шептала с теплотой, - ты станешь моим принцем». Ведь так оно и должно было быть. Сидя в удобном кресле, монарх не раз говорил, задумчиво щурясь сквозь тёмное стекло бокала: «подаришь мне наследника, Элерия, и две королевские фамилии сольются в одно, а я стану самым счастливым в мире». О том, что произойдёт, если родится девочка, принцесса Девидсон старалась не думать. *** В покоях было сумрачно. Тяжёлые охристо-золотые портьеры задёрнули наглухо, скрывая высокие проёмы окон, часть светильников отключили, и широкая постель казалась ярко освещённым островком уютной безопасности, дрейфующим в коварном океане подступающий тьмы. Но тьма никогда его не страшила - верным псом она крутилась у ног и, прижимаясь влажным носом к руке, молча просила ласки. В ответ монарх пинал её носами удобных туфель, отсчитывая каждый шаг нервным сжатием бледных пальцев. Элерия полусидела на мягких простынях цвета молока и какао, глядя в никуда туманными изумрудами больших глаз. Рядом суетилась черноволосая повитуха - поправляла тонкое льняное покрывало, волосы и ворот ночной сорочки: «Всё хорошо, ваше высочество, всё хорошо», - бормотала заклинанием, а сама всё бросала косые взгляды к тёмному силуэту, замершему в изножье. Монарх не двигался. Стоял в одной позе, сжимая красиво очерченные губы, и слушал. В тишине, разбавляемой омерзительным голосом повитухи, тяжело стучало сердце юной матери. Но ему вторил ещё один звук - ритмичный, быстрый, будто трепетание лёгких прозрачных крыльев: «тук-тук-тук-тук-тук. Тук-тук-тук-тук-тук. Тук...» Может ли такое быть? Могут ли ошибаться прорицатели? Умеют ли линии будущего врать? - Вон! Все вон! - и без замаха опустил ладонь на гладкое дерево маленького орехового стола. С жалобным треском круглая ножка подломилась - звук падения слился со звоном бьющегося стекла и испуганным детским плачем. - Вон! - ревел монарх - повитуха и целители бесшумными тенями исчезали в дверном проёме, а король не знал, куда деть руки, титулы, самого себя и проклятущую девчонку знатного рода вместе с её... их отродьем. - Как? - прошипел, когда их осталось трое. - Как ты посмела? Как могла?! - Милый... ваше величество... я... - красивый голос - журчит так трепетно, нежно, песнью лесного ручья в самое сердце льётся. - Я вас и её всем сердцем.... - Её?! - Девочка. Ринувшись вперёд, монарх не глядя сдёрнул золотисто-бежевый покров