ло то, что с американской школой меня связывал лишь один неполный учебный год, а с новыми одноклассниками - знакомство длинной в пару месяцев, попросту не успевшее стать чем-то гораздо большим? Зато фотографии друзей, преподавателей и учебных классов, оставшихся в далёкой Москве, выбили из колеи почти на целые сутки. Катерина писала длинные электронные письма, пытаясь описать бедлам, устроенный в ресторане, драку мальчиков, речь учителя физкультуры и торжественную часть, перешедшую в попойку грандиозных масштабов, а монитор дрожал в радужном ореоле мокрых ресниц и нечёткие, расплывшиеся, словно тушь, буквы приходилось перечитывать много раз. Я скучала по дому. Каждую минуту скучала. Я очень боялась возвращения, но в то же время безумно его ждала. *** Школа-школа, время без забот, Школа-школа, дом ты мой и храм. Как же сложно делать шаг вперёд, К новым, нераскрытым берегам. Как же страшно в омут с головой. Вот бы вновь под крылышко твоё. Не хочу прощаться я с тобой, Детство беззаботное моё. Школа-школа... прозвенит звонок мой последний, но как в первый раз. Скоро сеть извилистых дорог Разведёт с тобою, школа, нас. И, зайдя за первый поворот, Я не удержусь. Я брошу взгляд. Школа-школа, детства хоровод, Может быть, возьмёшь меня назад? *** Но никто меня назад, конечно, не взял. Оно и верно - в прошлое оглядываться нет смысла - ты там уже был и всё видел. Нужно идти вперёд. Идти целеустремлённо, идти уверенно. Так, как у меня отчего-то не получалось. Вместо того, чтобы всеми силами готовиться к поступлению, определяться с вузами и подавать документы, я с полной самоотдачей влилась в активную жизнь «Fallen Angel», теша себя наивной, глупой иллюзией: так будет вечно. Оборотная сторона звёздной жизни оказалась не тем потрясающе сладким пряником, который я, в счастливом неведенье, себе представляла. Сон по четыре часа в сутки, творческие депрессии и вдохновенные взлёты, репетиции до полуночи, бурные конфликты и примирения, концерты, звукозаписи, интервью.... А нам, фанатам, всё мало, мало, нам, фанатам, подавай больше. Сами бы хоть раз попытались выдержать такой напряжённый ритм. А Падшие выдерживали вполне. Откуда в них такой запас сил - не знаю, но вместо того, чтобы валиться замертво от усталости, они успевали устраивать вечеринки, балагурить, кутить почти до рассвета, а потом, каким-то непостижимым образом протрезвев, гуляли - пешком, открытым автомобилем, байками и даже моторной лодкой сквозь океанские волны вплавь. Так Ангелы искали своих блуждающих муз. Что же я? - Не проходило и дня, чтобы не показывалась рядом с любимой группой. Однажды даже в нескольких журналах себя заметила. Правда, от этого стало немного грустно. В доме Льюисов тем временем начался штиль - мои безалаберные девчонки внезапно стали примерными абитуриентами и, спрятавшись в кладовые собственных знаний, изо всех сил готовились к студенческому этапу своего бытия. Анжелас собиралась посвятить год индивидуальным урокам музыки и лишь потом, собравшись с силами, уверенно ступить на сложный путь пианистки, тогда как Джен некогда было даже вздохнуть. Первый уикенд после нашего выпускного был омрачён языческим ритуалом сожжения всего её гардероба, живописный костёр из коего Джордж Льюис лично складывал на заднем дворе. Не обошлось без истерик. Джен, ругаясь, клялась переехать в Швейцарию, а-то и куда подальше. Джордж, в свою очередь, нудным тоном рассказывал о нелёгком переходе ко взрослой жизни коей, к его вящей радости, наконец настал. К мировой всех призвала Линда - ввела дресс-код на первую половину дня, очистила дымное капище и, разогнав спорщиков по разным углам, пообещала Джен возмещение убытков в троекратном размере. Восхитившись, пёстрая бунтарка капитулировала. С того дня ничто покой дома не нарушало. А жаль. Без регулярных выходок стало немного грустно. *** Я плыву, плыву сквозь толщу тёплого воздуха, отталкиваясь ногами словно в бассейне, и, чередуя с выдохами глубокие вдохи, с силой развожу руки. Я плыву под звёздами, под самой луной. «Невидима и свободна», как Маргарита. А внизу - огромный прекрасный город - фонари золотятся, перемигиваются, дразнятся, река поблёскивает, деревья благоухают в пышном своём цвету... Я плыву и, очарованная, не могу отвести от восхитительной панорамы взгляда. «Так, впрочем, бывает всегда, когда возвращаюсь усталым с дел. Люблю свой город. Сколько бы злодеяний не совершил, любви к прекрасному не утрачу. Не утрачу, не...» Картина внизу качается, дрожат руки... Я - Кристина Малахова? «Смерть. Жестокий ангел, бездушный монстр...» То ли город сверху на меня падает, то ли снижаюсь я. Очертания размываются, растекаются и, будто в низкопробном ужастике, прямо передо мной из ничего восстаёт мрачный замок - то ли готика, то ли классика - я, увы, не сильна в этом. Мне, наверное, жаль? «Готический стиль», - незнакомо-знакомым мужским голосом в голове. А под ногами уже гладкие плиты, повсюду - мрачная красота... Справа и слева, сзади и спереди тесным кольцом - люди. - Илларион, какие сегодня новости? Что говорю в ответ? Или не я говорю? Не я ли? Красивое, очень красивое имя «Илларион». На кончике языка удерживаю по букве, запоминаю. А меня (не меня) расспрашивают, дёргают, тормошат. «Время вспылить, напомнить о том, кто я». Поднимаю ладонь, щёлкаю пальцами: - Расступились все! У вас, как я вижу, свободного времени очень много? Миг - и остаюсь в одиночестве. Я Кристина Малахова? «Или жестокий страж?» От замка веет опасностью и отчего-то - смертью. Глядя на него, хочется распахнуть крылья, сбежать, улететь, умчаться как можно дальше. А ещё прямо здесь упасть на колени, к плитам щекой прижаться и явственно ощутить: я наконец-то дома. Хочется веки сомкнуть, закрыть уши, а кожей, каждой клеточкой - впитывать, запоминать, вбирать нечто важное и родное чтобы, когда уйду, хотя бы малая его часть осталась навек со мной. - Криста, - вдруг окликает кто-то, трогает за плечо... Оборачиваюсь и озираюсь - пусто. Руки на груди раздражённо скрещиваю, злюсь... - Это кто там так осмелел? - Кристина, - снова из-за спины, а потом громче, громче. Верчусь на месте, сжимаю в руке клинок, - Не уж-то вы со мной забавляетесь? - возглас с бесполезным выпадом, защищаясь от ничего. Вдруг начинает дрожать земля - ритмично, словно удары сердца. Вскрикивая, падаю на колени... *** И, ударившись затылком о мягкую спинку сидения, наконец просыпаюсь. Чёрный микроавтобус Падших мчится по скоростной трасе. Рядом, напряжённая и усталая, со встревоженным выражением на красивом лице, сидит Лика и, прищурившись, рассматривает меня так, будто в первый раз. - Не заметила, как уснула, - произношу тихо. На передних сидениях раскатистым храпом заливается гитарист. Звук этот кажется мне рыком мифического чудовища, и я невольно сжимаю пальцы на подлокотнике. - Голова болит, - жалуюсь. Лоб прижимается к тонированному стеклу. - Остановимся - выпьешь кофе. Или лучше обезболивающее поискать? Пожав плечами, вздрагиваю зябко. - Кофе. - И улыбаюсь. - Сон гадкий такой... Ты меня разбудила? - Я. - И странно щурится снова. - Действительно гадкий сон. Не нужно тебе такое. - Исправляется слишком бегло: - Ты металась. И вообще спала беспокойно. Я подумала... - Спасибо. - И, смежив веки, я максимально откинулась в своём кресле. Минувший день мы провели далеко за городской чертой где, невзирая на массу позитивных эмоций, вымотались безумно, так что не удивительно, что уснула я сразу, как только нашла, куда голову приклонить. Знала бы, что после пробуждения чувствовать себя буду так гадко, ни за что бы Морфею не отдалась. В Пасифик-Палисейдс мне стало наконец грустно. В последний раз чёрный микроавтобус Падших привозил меня к дому Льюисов. В последний раз, а я, кажется, заигралась. Слишком поверила в собственную мечту. Ох, как же больно теперь падать буду. Больно как... Долгие прощания - лишние слёзы, так что, выходя, я только рукой махнула. «Прощайте, Падшие! Прощай навсегда, мечта!» Завтра Ли с коллективом отправится на длительные съёмки в Австралию, а я... я наконец вынырну из затянувшейся сладкой грёзы, соберусь с силами, стану абитуриенткой, студенткой, а позже и... - Кристина! - Внезапный оклик Лики Девидсон за спиной. Сама не зная зачем, ускоряю шаг, и Ли, невидимая для меня, повторяет: - Кристина! Ты мне свою сумку на память оставить хочешь? Обернувшись слишком резко, я покачнулась. - Думала уж: сентиментальность в тебе взыграла. - И улыбнулась горько, перебрасывая длинный ремешок клатча через плечо. - Скорее в тебе - склероз, - вернула улыбку-отражение собеседница. - Захотим свидеться - свидимся обязательно. Я умирать не собираюсь. Ты, слава богу, тоже. Так что... ещё целая жизнь у нас впереди. И... кстати о жизни. Не засовывай свою в задницу. Доставать потом будет ужасно сложно - я по себе знаю. Хватайся за шансы, твори безумное. Тогда твоя дорога сама тебя найдёт и всё будет так, как нужно. А потом она подмигнула. И исчезла, как привидение. Слишком быстро для человека. - За какие шансы хвататься, Лика? - пролепетала одними губами я. - Нереальные, - прозвенело в вечернем воздухе и, сверкнув фарами, чёрный микроавтобус сорвался с места. *** Ровно через три дня я получила письмо от Лики. И, ни на что невзирая, отважилась сотворить невозможное. Я отправлялась учиться музыке. В Лондон.