� он не разжимал пальцев. - Самое страшное позади. Несколько минут, и вы сможете... Но в этот момент тяжёлая створка распахнулась. Лицо пожилой темноволосой женщины, вышедшей ко всем, казалось измождённым. Завидев сюзерена, она даже не стала приседать в традиционном полупоклоне. Лишь голову склонила уважительно и заговорила осторожно, тихо. Так, словно предупреждала монарший гнев: - Мой король, она желает видеть вас. - И шагнула в сторону, предлагая войти. *** Зимние небеса сквозь покрытое изморозью стекло, инистые узоры на нежных лепестках чудной голубой розы - одни лишь глаза, а сколько образов, сколько неожиданно горячих, тревожащих чувств. Таким был первый, брошенный из-под полуопущенных ресниц взгляд. Сердце Элерии порхало сладкоголосой птичкой и трепетало тихонько, когда с присущей ему властностью монарх кружил златовласую девушку в медленном, томно тягучем вальсе. Она не помнила себя от счастья, прижимаясь щекой к его прохладной ладони, говорила о чём-то бессмысленном, далёком, земном - лишь бы он слушал, лишь бы продолжал смотреть. Она смущённо опускала глаза и не знала, куда деть руки, когда стражи впервые передали украшенный топазами кулон. Она плакала вечерами, слушая ужасные речи отца, что всегда осуждал монарха, и, прячась ото всех, тайком улетала на первые свидания. Она верила: это - любовь. Настоящая, единственная, такая, какую и сказкам описывать не дано. Она покинула отчий дом в погоне за призрачным счастьем, но внезапно льдистые осколки стекла превратились в омуты невыносимой стужи. Впервые в своей жизни Элерия ощутила горечь разочарования. Коварным жалом она вонзилась в сердце, чтобы, вскрикнув тихонько, нежная птичка содрогнулась в последний раз. Но король продолжал приходить, осыпать фаворитку потерявшими очарование дарами и делить ложе с ней так, будто не принцессой ещё месяц назад была, а простолюдинкой, милостью его взятой в наложницы. Коротая дни в чтении, Элерия постигала науку одиночества, иногда говорила со стражами, но чаще слёзы лила, обнимая пропахшую дорогим парфюмом подушку. Казалось, беременность переломила что-то. Чувствуя, как раскрывается настоящей женщиной, меняясь снаружи и изнутри, юная Девидсон смотрела на мир иначе. Взрослела наконец, прикрывая ладонью мягко округлившийся животик. «Малыш, - шептала с теплотой, - ты станешь моим принцем». Ведь так оно и должно было быть. Сидя в удобном кресле, монарх не раз говорил, задумчиво щурясь сквозь тёмное стекло бокала: «подаришь мне наследника, Элерия, и две королевские фамилии сольются в одно, а я стану самым счастливым в мире». О том, что произойдёт, если родится девочка, принцесса Девидсон старалась не думать. *** В покоях было сумрачно. Тяжёлые охристо-золотые портьеры задёрнули наглухо, скрывая высокие проёмы окон, часть светильников отключили, и широкая постель казалась ярко освещённым островком уютной безопасности, дрейфующим в коварном океане подступающий тьмы. Но тьма никогда его не страшила - верным псом она крутилась у ног и, прижимаясь влажным носом к руке, молча просила ласки. В ответ монарх пинал её носами удобных туфель, отсчитывая каждый шаг нервным сжатием бледных пальцев. Элерия полусидела на мягких простынях цвета молока и какао, глядя в никуда туманными изумрудами больших глаз. Рядом суетилась черноволосая повитуха - поправляла тонкое льняное покрывало, волосы и ворот ночной сорочки: «Всё хорошо, ваше высочество, всё хорошо», - бормотала заклинанием, а сама всё бросала косые взгляды к тёмному силуэту, замершему в изножье. Монарх не двигался. Стоял в одной позе, сжимая красиво очерченные губы, и слушал. В тишине, разбавляемой омерзительным голосом повитухи, тяжело стучало сердце юной матери. Но ему вторил ещё один звук - ритмичный, быстрый, будто трепетание лёгких прозрачных крыльев: «тук-тук-тук-тук-тук. Тук-тук-тук-тук-тук. Тук...» Может ли такое быть? Могут ли ошибаться прорицатели? Умеют ли линии будущего врать? - Вон! Все вон! - и без замаха опустил ладонь на гладкое дерево маленького орехового стола. С жалобным треском круглая ножка подломилась - звук падения слился со звоном бьющегося стекла и испуганным детским плачем. - Вон! - ревел монарх - повитуха и целители бесшумными тенями исчезали в дверном проёме, а король не знал, куда деть руки, титулы, самого себя и проклятущую девчонку знатного рода вместе с её... их отродьем. - Как? - прошипел, когда их осталось трое. - Как ты посмела? Как могла?! - Милый... ваше величество... я... - красивый голос - журчит так трепетно, нежно, песнью лесного ручья в самое сердце льётся. - Я вас и её всем сердцем.... - Её?! - Девочка. Ринувшись вперёд, монарх не глядя сдёрнул золотисто-бежевый покров - розовый младенец лежал на животе матери, всё ещё связанный пульсирующим отрезком плоти. Щелчок пальцев, вскрик... Девочка. В его руках позор рода, мерзкое существо женского пола. Человек. Хотелось свернуть ей шею. - Отдай, прошу! Я должна... нужно... - подняв ладони, Элерия сощурилась, касаясь целительского дара, и тёплые энергетические нити потянулись к девочке, успокаивая мягко, обнимая, вынуждая пуповину связаться саму собой. Вместо ответа монарх расслабленно опустил руки. Лишённый поддержки, вопящий младенец упал на постель так, словно ненужным предметом был и, дёргаясь, захлебнулся криком. - Я ждал. - Поворот, широкий шаг, и мужчина медленным жестом проводит по поверхности украшенного резьбой комода. Под подошвами потрескивают осколки, навсегда вдавливаясь в ворс дорогого ковра. - Ждал. Надеялся. Верил. - Спокойствие в голосе студит душу, но каждый жест выдаёт кипящую огненной лавой ярость. Ещё шаг. Звон, тень улыбки на красиво очерченных губах, и внезапно одним стремительным броском монарх выныривает из омута кипящей тьмы. В центре золотисто-бежевого островка безопасности испуганным котёнком замерла зеленоглазая девушка. Казалось, король не видит её страха - взбирается на постель хищной чёрной птицей и шепчет тихо, перебирая спутанные девичьи кудри. - А ты подвела меня, высмеяла в лицо своим мерзким детёнышем, - и повышает голос вдруг, патетически воздевая руки: - Никогда! Никогда - запомни! - король вампиров не порождал человека. Так было доныне - так будет и впредь! Что бы ни случилось, события этой ночи останутся тайной. Никто не увидит плод. А ты?.. О тебе забудут вовсе, ведь смерть - коварная гостья и прекрасный союзник подчас. *** Грудь вздымалась тяжело. Пальцы, крючась, комкали мягкую простынь. Элерия не знала, куда смотреть, и, в бессилии откидывая голову, закрывала внезапно увлажнившиеся глаза так, словно искала защиты у почти прозрачной кожи век. Она никогда не была независимой, отчаянной, храброй. Дивная роза в убежище стеклянной теплицы, тонкий лепесток яблоневого цвета - малая частица символа возрождения и чистоты, фамильного герба её рода. Сейчас жизнь налетела внезапно холодным ветром, ударила хлёстко, больно, самое сердце выстудила, не оставив и малой искры живого тепла. Последнее убежище - островок золотистой безопасности в океане тьмы - опорочил чёрный орёл с сумасшедше-голубыми глазами, и образ его, человека, которого Элерия так долго боготворила, казался ликом самой смерти. Её смерти. Смерти... малышки. Хрупкого, беззащитного ангела с крохотными ладошками и нежной кожей. Ангела, что лишь готовился познавать мир. Но что могла сделать семнадцатилетняя девушка? Сколько сил осталось в хрупком, истощённым родами теле? Элерия знала: их не хватит даже на лишний вскрик. Ей хотелось забыться, зажмуриться крепко и исчезнуть, в последний раз отдаваясь воле некогда любимого человека. Вот только теперь она не за одну лишь себя отвечала, и яркой вспышкой спасительной надежды сквозь липкий, отчаянный страх пробивался образ почти стёртой годами памяти. - Мягкая, нежная девочка. - Покачиваясь в удобном кресле, пожилой вампир ласково трепал Элерию по макушке и улыбался так, будто обращался вовсе не к ней. - Пообещаешь сохранить секрет? - Секрет? - подалась вперёд девочка, не желая, да и не умея скрывать искры живого интереса в ярких зелёных глазах. Ей было всего девять, но она прекрасно знала важность чужих тайн. А ещё умела молчать и слушать, запоминая даже то, что пока казалось неясным. - Ты очень добрая, Лер, и пусть все боги наших миров хранят твою доброту. - Протянув руку, вампир бережно сжал подбородок девочки, и голос его, рассеянно-мягкий, приобрёл нотки наставнической властности. - Внутри тебя живёт дар Исцеления. Ты прекрасно владеешь им - хранишь, созидаешь, не творишь страшных дел. Но послушай и просто запомни сейчас: две крайности слились в одном теле (твоём теле, Лер) - убийца и врачеватель. Убийца жесток, но и слаб. Однажды он позволит тебе соткать сеть (страшную сеть) - орудие мести. - Поднявшись вдруг, пожилой Девидсон вновь улыбнулся. - Если однажды захочешь коснуться второго дара помни: назад пути нет. Обрекая другого на безумие и смерть, расплатиться сможешь лишь самой собой. *** Монарх чувствовал дрожь. Пьяняще-сладкая, она разливалась по телу, вынуждая делать неоправданно глубокие вдохи. Он ведь ждал именно этого. Ждал так страстно, как рождения наследника, как прихода нового дня, как непередаваемого вкуса свежей крови на красиво очерченных губах. И пусть не всё сбылось, пусть тёплое тельце вопит в руках Элерии, рассыпая карточный замок его недавних грёз, эта ночь снизойдёт истинным наслаждением, эйфорие�