Глава 1
Что за голос зовёт - соловьиная трель - Прямо в неба далёкую синь? Ты его не отринь, как далёкую цель. Ты его не отринь. Что за ветер толкает: расправь наконец Крылья птицы над жизнью своей? И сомненья развей, мой несмелый птенец. И сомненья развей. Сделай шаг босиком, не смотря, не боясь. Обними голубой небосвод. Самый первый полёт. Жизнь с него началась. Самый первый полёт. *** Рассвет никогда не приходит быстро. Мягко-томный, безбрежно-нежный, он окутывает небо белёсой дымкой, вспыхивает розовым, разливается голубым, и вдруг бросает первую горсть золота. Щедро бросает, опускает руку за горизонт - целый шар в ладони покоится, жарко пульсирует, огромным сердцем бьется... Я давно не видела солнца. Здесь, в Москве, дождь лил две недели кряду так, словно раз и навсегда желал подчинить огромный город своей безоговорочной власти. Но не смог, не справился. Сдавшись, отступил, и лишь десятки луж - поверженных ныне воинов - сверкали в золотых лучах, отбрасывая зеркальные блики, а я, облачённая в лёгкую ночную сорочку, стояла, прижавшись лбом к гладкому стеклу. Хрупкое крепление, сломавшееся несколько дней назад, снова подвело, и оставшаяся без поддержки лента жалюзи опустилась аккурат на мою макушку. Вот только внимания на неё я не обращала. Небо за окном таким чистым, таким ярким было, какого в сентябре можно и не увидеть совсем. Но вот оно - мягкое, шелковистое, радостно яркое, живое, такое, каким много часов без устали любоваться можно. Жаль, сегодня я не смогу позволить себе эту роскошь. Через полчаса жёлтые тапочки с котами сменятся аккуратными туфельками на невысоком каблучке, строгий костюм тело в тиски заточит, и растрёпанная со сна темноволосая девчонка станет подтянутой старшеклассницей, гордостью одной из достаточно неплохих московских школ. Звонок мобильного отвлёк от умиротворённо расслабленных созерцаний. Ожидаемо, провода обрывала мама, желая проверить, проснулась ли её «постоянно нуждающаяся в опеке» дочь. Собственно говоря, из-за этой самой опеки мы и ютились вдвоём в малюсенькой квартирке, регулярно наполняя её истеричными криками, гвалтом и сотнями грубых, обидных слов. Ссоры людей не красят, но так уж случается иногда, что любовь, лишённая здравого смысла, облекается в них, и трудно изменить что-то, сложно себя сдержать, промолчать и просто уйти, сдаваясь. Я не умею так, не могу да и учиться никогда не хотела. Вылететь из гнезда решилась давно, но мама тотчас подрезала крылья. Родителям сложно принимать неизменно горькую правду, поверить: дети взрослеют. Родители не хотят отпускать нас, искренне волнуются и продолжают ходить по пятам: «надень носочки, возьми зонт, не забудь помыть ручки, деточка». Можем ли винить, обижать, отталкивать их за это? Я не смогу, не сумею и, сколько бы не кричала, сколько бы не держала в душе обид, им не умалить тепла, не затмить света и нежности. Никто не заменит мать, и боль от её потери ничто никогда исцелить не сможет. Всего несколько секунд ожидания, и прохладный серебристый аппарат удобно прижался к уху. - Доброе утро, Кристина, - донеслось из мембраны. - Рада, что ты уже на ногах. На ногах ведь? «Нет, досматриваю субтитры к эротическим сновидениям», - мысленно огрызнулась я, но попридержала колкость и, принявшись кружить по квартире, защебетала в чувствительный микрофон: - Да, конечно, мамочка, - и продолжила, заранее предвещая поток вопросов, заданий и просьб: - Завтрак уже разогреваю, куртку взяла, ничего не забуду. Сегодня задержусь. Помнишь ведь... - Помню, Милая. - Отчего-то на миг голос её стал печальным. - Не переживай только, ладно? И умницей будь. Хотя... что это я... ты ведь у меня совсем взрослая... И мягким, щемящим теплом губы растянулись в подобии робкой улыбки. - Мне семнадцать, мам. Но... ты ведь не хочешь верить в это... Каблучки дробно стучали по цветным плиткам скользкого кафеля. Забросив сумку на плечо, я быстро шла по коридору, надеясь, что никто из снующих вокруг не заметит, как мелко подрагивают руки. Две недели. Четырнадцать суток. Меньше полутора декад. Всего несколько тестов, от которых зависит, не зря ли я выбрала путь переводчика, не зря ли изучала английский язык старательнее, чем свой собственный, и не напрасно ли десятки бессонных ночей провела в свете старой настольной лампы. Сколько лет прошло с того дня, как медленно, по слогам я произнесла первое странное, прохладно-чужое слово? Сколько лет минуло с тех пор, как начала исполняться заветная мечта. Не моя мечта, но имеет ли это теперь значение? Может ли казаться важным, если я, Малахова Кристина Анатольевна в двух шагах от ярким светом пылающего чуда? Нужно лишь справиться, доказать себе и другим, что могу, способна и достойна. Сперва - вопросы, собеседование затем, и бездна неизвестности. Так проходит программа обмена. Всегда проходила - и такие же подростки, как я, с замирающим сердцем грезили Соединёнными Штатами. Но сколькие действительно побывали там? - Живи и здравствуй! - вклинилось в сумбурный поток разволновавшейся реки моих мыслей. Обернувшись, я приветственно махнула рукой. - Живи и здравствуй, Романова! Давно ждёшь? - Минут десять, наверное. - Поправляя лямку яркого рюкзака, подруга нехотя отлепилась от гладко выкрашенной стены. - Ты едва мимо меня не пролетела, особо нервная особа. Спешишь вперёд на гильотину? - Я... просто.... - и опустила голову, позволяя распущенным волосам практически полностью скрыть залившееся неожиданной краской лицо. - Волнуюсь, Кать. И, выказывая поддержку, тонкие прохладные пальцы крепко сжали мою ладонь. - Это не марафон выживания, Кристина. Докажи себе самой в первую очередь, что можешь, и всё получится. - А ты? - Я... - Она хмыкнула. Подёргала выбившуюся из-под ободка светлую прядку и всмотрелась в усеянный круглыми лампами потолок. - Не беспокойся за меня, Криста. Мне бы... - Но резко вклинившийся в беседу звонок договорить не дал. - Идём! - Дёрнула меня за руку Катерина. - В первый день опаздывать паршиво. - И, оглянувшись по сторонам, мы дикими ланями рванули вперёд, отчаянно лавируя в гуще галдящих школяров. Огромный, закованный в чешую нержавеющей стали монстр надсадно хрипел и кашлял. Что-то отчаянно клокотало в нём, бурлило, срывалось на визг, и всего на мгновение симпатичный бармен с сильными руками показался мне не простым русским парнем, а бесстрашным укротителем, один на один столкнувшимся с неистовой, дикой мощью. Ветер будто бы мысли мои прочёл, насмешливо фыркнул в лицо, отбросив назад свободно распущенные шоколадные пряди, веки пощекотал, вынуждая зажмуриться, изгоняя сюрреалистичный образ. Однако, напряжение последней декады даёт о себе знать. И немудрено, ведь я так давно на пределе, и дело даже не в тестах, не в программе обмена или волнении, не ослабевающем не на миг, но в ощущении бесконечно долгого ожидания. Две надежды боролись в сердце. Одной его частью я уже мчалась на крыльях победы в далёкий город мечты, второй - с влажными от слёз глазами провожала лучшую подругу. Так и так было горько. Несправедливость. В любом случае несправедливость. Но что я могу изменить? - Сироп, девушка? - Что? - голос бармена вернул к реальности, и пару секунд я растерянно моргала, глядя в его карие глаза. - Сироп в латте какой? - терпеливо пояснил он. - Ах... - стряхнув оцепенение, улыбнулась. - Вишня, пожалуй?.. - А затем добавила, кивая и чувствуя себя самой последней дурой. - Вишня, да. Кофе пила медленно, жмурясь и растягивая глотки. У меня ещё много времени. Даже слишком много, пожалуй, а колени так невыносимо мелко дрожат... Смешно. Помнится, я полагала: первый день окажется самым страшным. Вот только он почти стёрся из памяти. В то мгновение, когда в моих руках оказался большой белый конверт с рядом заданий я внезапно осознала: это по силам мне, и с осознанием этим делала за шагом шаг - первый тур, второй, третий... могла ли надеяться на такое раньше, смела ли мечтать? - нет. Н