Но это была быстрая вечность, и никто из полковников не успел даже встать.
Он знал, что сейчас свалится. И знал, что перед тем, как свалится, врежет Басманову, а дальше будь что будет. Есть предел терпению. Есть предел всему.
…Скачу в Карасу-Базаре для Волынского-Басманова…
Два шага. Волынский-Басманов заслонился рукой.
…Африка, сэр… Упрямая старая коза, губы — как подметки…
Шаг. Шевардин махнул через стол.
…Арт… Сделай люфтэмболию… Я не смогу жить калекой…
Поздно. Он подхватил со стола графин и направил удар точно в породистое, благородно увядающее лицо князя.
Удар опрокинул того вместе с креслом. Шевардин схватил пустоту: Арт упал на колени возле стола, хватаясь за край. Дыхание рвалось хрипом, все тело сотрясала дрожь.
— Боже мой, — Салтыков охнул. — Охрана!
Охрана, как и все остальные, думала, что капитану и карандаша не поднять. Химия, господа, очень забавная наука…
— Врача! — гаркнул казакам Шевардин.
Полковник Басманов задыхался в луже воды и собственной крови, царапая руками левую сторону груди.
— Сердце, — сообразил Клембовский. — Где чертовы врачи?! Он сейчас умрет!
— Я не хотел, — еле ворочая языком, сказал Арт.
Охранники подняли его на ноги.
Князь Волынский-Басманов замер. Лицо больше не кровоточило.
— Пульса нет… — Берингер, стоя на коленях возле полковника, рванул его мундир, полетели пуговицы. — Сердце не бьется.
«Бог мой, — понял Арт, — я же убил его…»
— Смотрите, — голос Салтыкова дрожал. — Смотрите, что вы наделали!
— Не надо меня бить, — прошептал капитан. — Я больше не могу…
Он еще понимал, что мелет не то, но не смог поправиться: сознание выскользнуло, как хрустальный шар из мокрых пальцев, и разлетелось на сотню кусков.
— Унесите его, — приказал Воронов. — Госпиталь, палата 4-С.
Сметая все на своем пути, в зал ворвались медики.
— Наконец-то! Где вас черти носят? — Адамс отодвинул кресло, пропуская каталку.
— Электрошок! — медик хлопнулся на колени рядом с телом князя. — Откуда вода, почему разбито лицо?
— Капитан, — глухо сообщил Шевардин. — Графином.
— Я говорил! Я предупреждал! — врач еще сильнее разорвал мундир и рубашку князя, приложил к его груди контакты шокера, встал с колен. — Все назад! — сейчас он тут был генералом. — Разряд!
Волынский-Басманов дернулся, его глаза распахнулись, воздух попер в легкие с надсадным сипом.
— На каталку! — скомандовал врач фельдшеру. Полковники бросились на помощь. Когда каталка с бывшим главнокомандующим скрылась за дверью, господа старшие командиры переглянулись.
— Интересно, Кронин, все ваши младшие офицеры так же плохо держат себя в руках? — спросил Салтыков.
— Нет. Только те, которых сначала избивают враги, а потом жестоко унижают свои же командиры.
— Это последствия наркотического воздействия, — сказал Воронов. — Врач предупреждал. После медикаментозного допроса многие люди неадекватны…
— Боюсь я, что командование дивизией придется принять мне, — сказал Шеин. — Я должен был сделать это еще сегодня утром, когда у Василия Ксенофонтовича был первый приступ…
— Да, так было бы лучше, — кивнул Кронин. — Видит Бог, еще секунда — и на месте капитана оказался бы я.
— Полковник!!!
— Я уже семнадцать лет полковник, господин Салтыков! Только не затевайте вы разговоров о капитуляции. Вам что, еще непонятно, что никакое мирное присоединение не было возможно с самого начала? С того момента, как убили Чернока?
— И вашего сына…
— Да, и моего сына! И если вы тоже подводите все под разновидность Эдипова комплекса, то шли бы вы к ебнутой матери!
— К ебаной матери, — поправил Берингер.
— Полковник, да вы соображаете, что вы говорите? — Клембовский брызнул слюной. — Вы понимаете, что совершили все мы, пойдя на поводу у этого авантюриста? Военный путч — вот что это такое! Армия должна подчиняться законному правительству, иначе это банда! А законное правительство приняло решение о присоединении к СССР! И причем тут мужество или трусость? Если страна приказывает солдату идти на смерть — он должен идти на смерть. А если солдат испугался идти в ссылку или куда-то там и вместо этого потащил за собой в могилу две страны… — Летчик слегка задохнулся и ослабил воротник.
В эту паузу вклинился Берингер.
— Мне кажется, вы преувеличиваете роль капитана во всей этой истории, господа. Не забывайте — автором авантюры был Востоков, его поддерживал Чернок, и не найди они Верещагина — нашли бы кого-нибудь другого. Давайте решим: мы бомбим Союз или нет? Время-то идет!
— Безумие… заразительно, — покачал головой Салтыков. — Мы не можем воевать с СССР! Мы можем только просить мира и молиться о том, чтобы условия мира не были слишком жесткими!
— Да вы никак обгадились, коллега, — процедил Кутасов. — Боитесь, что Советы повесят вас первым, если мы проиграем войну? Не бойтесь. Первым повесят полковника Адамса, потому что командующий теперь — он.
— Это заговор, — беспомощно сказал Клембовский. — Вы сговорились с этим капитаном. Это было подстроено…
— Нет! — отрезал Шевардин. — На присутствии капитана настоял сам князь Волынский. Я уж не знаю, почему…
— Я знаю, — усмехнулся Кронин.
— Господа, — сказал Адамс, — сейчас половина третьего. Эйр-форсиз находятся в состоянии готовности номер один. Я принимаю решение о превентивной бомбардировке военных аэродромов Одесского и Северо-Кавказского военных округов.
— Я слагаю с себя полномочия командующего ВВС, — сказал Клембовский. — Я не хочу больше участвовать в этой грязной, братоубийственной войне. Я не хочу иметь с вами, Адамс, и с вами, Кутасов, ничего общего.
— Мне будет жаль лишиться такого компетентного командира, — Адамс в своей обычной манере замаскировал просьбу.
— Ничем не могу помочь.
— Господин Скоблин, — Адамс повернулся к заместителю начштаба ВВС. — Принимайте командование.
— Николай, — сказал Клембовский, — не делайте этого. Не связывайтесь с ними. Кровь — не вода.
— Кровь — не вода, — эхом повторил Николай Скоблин, которому при всех других раскладах не видать поста командира ВВС еще лет десять. — Я принимаю назначение.
Глава 4
Ответный удар
Ну дела, ночь была -
Их объекты разбомбили мы дотла.
Мы пришли, ковыляя во мгле,
Мы к родной подлетели земле.
Бак пробит, хвост горит, но машина летит -
На честном слове и на одном крыле.
Всю ночь на аэродроме кипела работа, какую видели в Сарабузе только во время больших учений: к боевому вылету готовили одновременно все самолеты.
Подготовка началась еще днем, когда в холмах пехота гасила последние очаги сопротивления советских десантников. Приказ звучал ясно и недвусмысленно: подготовить к вылету все машины. Заправить под завязку. Достать из сейфа кассеты с планом «Северный Экспресс» и загрузить в бортовые компьютеры. Наладить связь и взаимодействие. Покрыть фюзеляжи и плоскости составом «гриффин». Подвесить бомбы, ракеты и зарядить пушки.
Летчикам не надо было лишний раз пояснять задание. Они знали план «Северный Экспресс» как свои пять пальцев. Они готовились к этому годы, все годы остервенелой вражды между матушкой-Россией и ее непутевой дочерью-Таврией. Менялись модели самолетов, уходили и приходили поколения летчиков, а план в общих чертах оставался тем же: они летели бомбить советские аэродромы.
Летчикам сказали, что в это самое время там кипит такая же работа: заливаются полные баки горючего, подвешиваются бомбы и ракеты, загружаются маршрут полета и информация о целях. Они могли верить в это или не верить, но получить доказательство в виде тысячи-другой кассетных бомб никому не хотелось. Общая судьба общей судьбой, но лучше бить, нежели битым быть.
…Четыре часа утра — время, когда ночь растворяется в прохладном воздухе и птицы пробуют голос. На блеклом небе проступает свет, и треугольные силуэты «сикор», как дротики с лентами, пронзают жидкие облака. Они летят на север, оставляя ночь по левому крылу, а нарождающееся солнце — по правому.