— А я об этом и не прошу. Не нужно настоящего штурма — и все. Обойдите лиман кругом, но не очень торопитесь.
— Легко сказать, — платок Дударева был уже мокрый, хоть выжимай. — Мы же не сами по себе тут. Нам же… отвечать…
— За что? За то, что вы блестяще обошли нас с флангов, приперли к морю и скинули в воду? Помните: на одной чашке весов — это… А на другой — гибель ваших полков. Я это без дураков говорю: гибель. Вы видели нас в деле. Вы знаете, на что мы способны. И слов на ветер я не бросаю: погибнем мы — от Одессы тоже мало что останется.
— Ладно, ладно, хватит нас пугать… — Шарламян выставил перед собой ладонь. — Давайте лучше подумаем, что нам делать с артиллерией…
…А может, все было и не так. Может, все в очередной раз решили некомпетентность советских командиров, отчаяние корниловцев, огневая мощь двух крымских многоцелевых фрегатов, отлично налаженное взаимодействие между родами войск среди форсиз… Чудо, наконец. Обыкновенное, как говорится, чудо…
— Есть связь, ваше высокоблагородие! — радист десантного катера протянул Артему наушник.
— Господа генералы? — Артем, услышав ответ, усмехнулся краем рта, представляя себе, как Шарламян и Дударев делят наушники и как каждый был бы рад, чтобы другого здесь не оказалось. — Слушайте очень внимательно и запоминайте слово в слово: «Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет». Евангелие от Марка. Номер стиха и номер строки. Русский синодальный перевод Библии. Конец связи.
— Зря вы сказали этим шакалам, — проворчал Ровенский, морщась. — Пусть бы взорвались.
— Вы неправы, господин полковник, — Верещагин закрыл глаза. — Они еще не поняли, что теперь они наши. Скоро они это поймут. Да еще хоть Евангелие прочитают, и то польза…
— А почему этот стих? — полюбопытствовал связист.
— А это единственный, номер которого в русском переводе я точно помню.
Глава 9
Проблемы большие и маленькие
Нужно дать побежденному противнику любую возможность сохранить лицо.
Главное — чтобы он не сохранил ничего, кроме лица.
Обе страны, противостояние которых мир наблюдал с кровожадным интересом, замерли, словно переводя дыхание перед очередным броском.
В ночь с 12 на 13 мая крымские войска атаковали Керченский плацдарм. На этот раз все было проделано с минимальным риском: авианалеты и артобстрелы изводили советскую группировку почти сутки, потом части Дроздовской и Алексеевской дивизий перешли Парпачский оборонительный рубеж. Сводная бригада, состоявшая из того, что было корниловским аэромобильным полком, качинского полка спецопераций и батальона спецвойск ОСВАГ, высадившись с вертолетов в Керчи, захватила укрепления береговой обороны, начисто лишив штаб армии в Новороссийске возможности поддержать керченскую группировку людьми, техникой и боеприпасами. На кораблях, уцелевших после одесской высадки, на северный и южный берега Керченского полуострова высадились дроздовские и марковские егеря. После того, что сотворила на советской территории Корниловская дивизия, ударить в грязь лицом не хотел никто. 14 мая над Керчью снова поднялся трехцветный флаг.
Позор Советской армии не мог быть больше. Если одесскую высадку крымцев еще можно было представить как сброшенный в море белогвардейский десант, то керченский провал замазать оказалось невозможно. Не столь чувствительные в сугубо военном отношении потери (что такое пять дивизий для страны, которая считает их сотнями?) были очень болезненны в плане моральном. Чего стоило одно только пленение министра обороны… Возвращаясь к истокам поражения на этой «неправильной» войне, советское командование упиралось в причину: первый день оккупации. Незаконное, нахрапом, присоединение; неполные разведданные; плохое обеспечение войск как следствие торопливой переделки плана всей операции «Весна»; просочившиеся в Крым секретнейшие сведения… Кто-то должен был за все это ответить, иные осмелели настолько, что прямо называли имя…
Он еще думал: поехать — не поехать…
В общем, ясно было все. Чего ж тут неясного. Ясно было все еще неделю назад, когда вместо ожидаемого большинства голосов получил дулю с маком…
Теперь его собирались стереть в порошок. Из-за проклятого Крыма… Из-за невестушки-сучки, которая сначала запуталась в каких-то шпионских делах, а там и вовсе подорвалась к врагам… Из-за сыночка: никак не может объяснить, гаденок, откуда у него карточки «Американ Экспресс»…
Кирпичик к кирпичику — стенка…
Сволочи! Бляди! Вчера еще при одном звуке имени накладывали в штаны, лебезили, каждый лез вперед другого… Молчит телефон. Нагло, не скрываясь, дежурит под домом топтун. Еще за ним — кресло главы КГБ, но это уже не значит ничего: словно перерезали провода, вырубили ток; все решения принимают другие, все его приказы игнорируют или обходят…
Хоть бы одна сука заглянула просто так: поддержать, доброе слово сказать… Кому помогал… С кем вместе начинал… Кому дорожку наверх торил, перетаскивая за собой с этажа на этаж… Нашли себе новых хозяев, новые жопы для вылизывания…
Для этих даже лучше было бы, если бы он не пришел. Спокойнее. Сделать дело за его спиной…
Хренышка. Пусть смотрят ему в глаза. Пусть скажут это ему в глаза, а уж он молчать не будет…
Он резко выпрямился, выходя из машины, в глазах на миг потемнело. Пошатнулся. Возраст, годы проклятые… На что я их потратил? Да на вас же, скот неблагодарный, на эту вот страну! Ну что ты вылупился на меня, мордатый, ты же моим — да, в том числе и моим! — горбом живешь так беззаботно и счастливо, вон какую ряху наел в Полку Номер Один! Это у меня голова болела, когда ты дрых без задних ног! Это я вылавливал всю ту сволочь, которая хотела превратить тебя в шавку трущобную, чтобы ты вламывал с утра до ночи на их миллионы! А ты, скотина, не хочешь даже отдать мне честь, потому что ты тоже уже знаешь: кончилось мое время… И эта сука в гардеробе знает… И этот хмырина с папкой…
Лестничный пролет, красный ковер… После первого же марша опять закружилась голова, тугая боль расперла глазные яблоки… Темно в глазах, коричнево… Он пережидал это целых пятнадцать секунд — да что за напасть такая…
— …Второй вопрос повестки дня: исключение товарища А. из КПСС по причине несоответствия его морального облика высокому званию коммуниста. Кто хочет выступить?
Выступало Видное Лицо. Змеюку на груди пригрел. Эх, знать бы раньше…
— Товарищ А. хочет что-то сказать?
Хочу, гниды лобковые, хочу… Сейчас я скажу… Я вам так скажу…
Он встал, шатаясь. В глазах плясало. Душно… нащупал узел, рванул, удавка галстука ослабила хватку…
Тьма не рассеивалась, пучилась, густо краснея… Собственный голос доносился издалека.
— Бл-ляди…
Грохнулось об пол кресло…
В Крыму ситуация была обратна советской: победы подняли дух форсиз на необычайную высоту, но материальная часть оставляла желать лучшего. Одесский рейд стоил Корниловской дивизии потери почти трех тысяч человек убитыми, ранеными и пленными, 75 % техники; потери авиации составили 17 вертолетов «Ворон» и 14 — «Кречет», 6 «Харриеров», 12 А-7 и 9 F-15. Это не считая других операций: уничтожения Керченской группировки, воздушных боев, которые не прекращались почти неделю, потери транспортных и пассажирских судов, задействованных в операции «Летучий Голландец», не считая потерь флота во время этой операции, а они были тяжелыми…
Кроме всего прочего, у форсиз на шее висела гиря в виде тридцати восьми тысяч военнопленных. То, что советский ущерб составил намного больше, радовало настолько же мало, насколько меньше ресурсы Крыма были относительно ресурсов Советского Союза.
Крым могло спасти лишь одно: мирный договор. Но такой договор нельзя подписать с мятежной провинцией, его можно подписать только с враждебным государством.
15 мая на встрече с советским послом госсекретарь США мистер Шульц спросил, продолжает ли Советский Союз считать крымскую войну своим внутренним делом.