— Деньги?! — засопел подоспевший вышибала.
— Сейчас… Мы еще вернемся… — Верещагин склонился над унтером. — Шэм, ты как?
— Г-горячие п-парни в Новом Свете… — он закашлялся, сплюнул кровью. — Все, я бойкотирую новосветские вина.
— Лучше бы ты бойкотировал новосветских девушек… — Артем сгреб за отвороты джинсовой жилетки того, кто получил ремнем. — Ну что, любитель честной драки? Что мне с тобой делать? В полицию сдать? Или проще — сломать тебе вот эту блудливую ручонку?
— «Беретту»… — прокашлял Шамиль. — «Беретту» мою…
Верещагин вытряхнул из громилы оружие. Видимо, Шэма скрутили очень быстро, если он не успел им воспользоваться. Впрочем, может, оно и к лучшему. Кровь могла пролиться очень легко, а она сейчас совсем ни к чему… Ее и так было до хрена.
— Лет ми… — хрипел пленник. — Форс… сигим-са-факер… Шайт, кадерлер…
— Так ты знал, что он форс? — Верещагин отвесил заступнику новосветских девушек оплеуху. — Умышленное нападение на военнослужащего, статья двести девять, три года каторги! Хочешь прогуляться в Арабат?
— Лежать! — Востоков слегка тюкнул второго «пленника» под лопатку, в нервный узел. — Лежать тихо…
— Шайт с ними, — Шамиль поднялся, держась за ограду. — Пустите его…
— Сори мач, курбаши… Сори мач… — бормотал громила. — Систар… новосветски ханам…
— Дерьмо, — Верещагин отпустил его. — Пошел вон. Так сколько мы должны, челло?
— Сорок.
— Держи, — в руку вышибалы легли пятьдесят тысяч. — Сдачи не надо, доведем до ровного.
Они вернулись в «Шэмрок» под молчание всех посетителей. Шамиль тут же свернул в сортир — умыться. Верещагин и Востоков остались у дверей.
— Картина Репина «Не ждали», — Верещагин сквозь зубы выругался. — Не мы должны были зайти, а те четверо. Тут ставок не делали? Зря. Джоши, ты мог сорвать солидный куш. Я отдал деньги твоему мальчику, вот этому вот. Дай нам еще три бутылки портера, и мы уходим. У тебя очень чистое заведение, но меня почему-то тошнит.
Шамиль вышел из туалета, прижимая к лицу бумажное полотенце.
— Все яки, господа. Зубы целы. Кэнди, кара кизим, ты разбила мне сердце. Этот жирный ублюдок в дениме действительно твой брат? Я так и думал, ханни, что у тебя не может быть таких братьев. Челлим, за что же вы нас так не любите?
— А за что вас любить? — подали голос из толпы. — За то, что танками перефачили виноградники? Или за то, что конфисковали баркасы и траулеры для какой-то своей вонючей надобности?
— Или за то, что пошли на хер шелл-плэнты? Я пятнадцать лет мудохался с этими устрицами!
— Или за то, что бензин подорожал?
— Или за то, что раздолбали электростанцию и завод все это время стоял? Ты будешь кормить моих детей, форс?
— Ваше пиво, господа, — вышибала протянул Верещагину три бутылки.
— Большое спасибо, — Артем сжал горлышки бутылок между пальцами. — Береги своих клиентов, Джоши. Это очень хорошие и добрые люди.
Они вышли на улицу. Востоков отпер дверцу своей машины.
— Подбросить вас домой?
— Нет, спасибо. Мы, наверное, поедем ко мне… Шамиль, ты же не откажешься у меня переночевать?
— Лучше у вас, чем в казарме, — согласился Шэм. — До свидания, чиф. Нет слов, как приятно было познакомиться.
Востоковский «Фольксваген» исчез за поворотом на Судак.
— Покажи левую руку, — неожиданно сказал Верещагин.
— Слушаюсь, — Шэм вытянул левую руку вперед.
— Где твой «ай-ди»?
— В кармане…
— Весь вечер был там?
— А какой сенс снимать его сейчас? — не понял Шэм. — Был там, да, весь вечер…
— Как они узнали, что ты форс?
— А какая разница?
— Ладно… Поехали, — он поправил рюкзак, обхватил Шэма за пояс.
— Только не слишком ко мне прижимайтесь, кэп… — Шамиль ударил ногой по педали газа. — А то еще не так поймут!
…Он был недоволен.
Упустил момент на Соколе. Ну да. Упустил. Виноват. Но ведь были объективные обстоятельства. Сандыбекову хорошо, у него «харламов», зверюга — не приведи господь. А что у нас? Рентакаровский «мерсючок» семьдесят лохматого года выпуска. Пойди угонись на таком за «харламовым». Потерял след. Пока нашел — уже все, Востоков их перехватил.
И тут — как по заказу — драка… Он даже почти не напрягался, словечко там, полсловечка тут — и вот уже сезонники хотят начистить чайник форсу, который решил склеить местную блядушку. И можно десять минут не беспокоиться, что его застанут возле «харламова»…
…Это случилось у поворота на Щебетовку. Вот впереди ехал мотоцикл — а вот он слетел с дороги, не вписавшись в поворот на слишком большой скорости… А сбросить скорость он не смог. Тормоза не в порядке. Чаще надо проверять.
Катастрофа произошла метрах в двухстах впереди. Он подъехал не спеша — случайный свидетель. С натурально озабоченным видом вышел из машины и осмотрел склон. Ясной лунной ночью откос просматривался отлично. Вон темнеет что-то, похожее очертаниями на тело. В самом низу, на камнях, валяется развороченный «харламов».
Он медленно начал спускаться, когда к месту аварии подъехал еще один, действительно случайный свидетель — трак с надписью «Джипси-Кола» во весь борт…
Не везет.
— Что случилось? — из кабины выпрыгнул крепенький водила.
— Чертовы байкеры, — он кивнул, показывая на склон. — Кажется, двое из них свернули себе шею.
— Шайт… Нужно спуститься посмотреть, есть там кто живой или нет.
— Вызовите emergency. Я врач, каждая минута на счету.
Водила убрался в кабину.
Они лежали рядом, так что сверху казались одним темным пятном. Первый был еще жив, но взгляд профессионала отметил: долго не протянет.
Опустился на колено, снял шлем. Темные волосы, красивое узкое лицо залито кровью… Царапин или ссадин не было: кровь текла изо рта и из носа. Значит, травмировано легкое…
Унтер Сандыбеков.
Подстраховаться. Быстрое движение рук, хруст позвоночника.
Второй двигался. Пытался. Попытки сопровождались поскрипыванием разбитого стекла. Разило пивом — это хорошо, когда подъедут городовые, они сразу заметят, что парень пьян как грязь.
Когда он нагнулся, чтобы снять шлем, глухие стоны перешли в довольно внятное бормотание.
— То earn you freedom…[18]
— Не повезло тебе, парень, — тихо сказал он, обхватывая ладонями его голову.
Тот попытался вырваться, разлепил залитые кровью глаза и совершенно отчетливо сказал:
— A seven-pillared worthy house…[19]
— Тихо, тихо, — успокаивающим тоном, как ребенку, сказал он.
Что-то внезапно грохнуло и со страшной силой ударило в плечо, отшвыривая назад, на камни. Он попытался встать, но пригвоздила боль.
— Сука! Падла!!! — заорал он. — Да ты что?! Ты что?!
В лицо ему смотрел сорок пятый калибр. Верещагин стрелял с левой, согнув ногу упором для руки.
— Эй! — крикнул с дороги водила. — Бегите, сэр! Это драггеры! Психи!
Он и сам был не прочь убраться. Зажимая раненое плечо рукой, поковылял вверх по склону. Второй выстрел взметнул пыль в полуметре справа, третья пуля ушла вовсе незнамо куда…
— Полиция! — надрывался в микрофон водила. — Полиция, трасса Е-17, за Щебетовкой! Проклятый байкер едва не застрелил врача!
Сматываться… Он сел за руль, неловко, левой, завел. Бросило в холодный пот. Как же больно, мамочки…
Водила уже выковырял из-под сиденья штуцер и изготовился спуститься вниз…
— Куда вы, сэр?
— Пошел ты… — простонал он, выжимая газ.
Только бы не окочуриться по дороге… Только бы не сковырнуться, как эти, с одного из сумасшедших горных серпантинов…
И опять был жаркий полдень, и пыль, и пот стекал между лопаток, впитываясь в рубашку и пиджак… Верещагин мог не ходить на похороны. Сломаны нога, левая ключица, три ребра — уважительная причина. Но он пошел.
18
Чтобы завоевать тебе свободу (