Господи, о чем я думаю! Вылет — в течение этой ночи, сложная и дерзкая операция, с которой любой из нас (он так и подумал — любой из нас) может не вернуться, а у поручика Бурцева в голове одно: как отбить бабу у корниловца…
Он знал, что не решится подойти к ней сейчас, сразу после фильма. И знал — если что-то случится, он никогда не простит себе того, что не решился…
Этот день, без сомнения, принадлежал крымским ВВС. Советский Союз огрызнулся дважды: сначала попытались прорваться штурмовики и истребители из Ростова-на-Дону, потом — дальняя бомбардировочная авиация, «тушки» из Полтавы и Прилук. Патрульные самолеты ПВО отбили их — не без труда, но все же отбили.
Последним, завершающим аккордом должен был стать налет на авиабазу в Каховке — уничтожение советских вертолетов в порядке страховки от нового десанта.
Надо сказать, что в этот день «Вдовы» получили хороший заряд адреналина — поздним утром на рейде показались советский крейсер «Феликс Дзержинский» и три эсминца. Тамары в этот момент не было на базе, ее эскадрилья прочесывала горы в поисках затаившихся там остатков советских войск. Это больше напоминало охоту, чем войну, хотя их один раз обстреляли из ручного пулемета.
Когда они вернулись в Качу, все уже было кончено: половина жилого городка лежала в руинах, «Железный Феликс» с повреждениями (сработали ребята с базы береговой обороны) ускрипел обратно в Николаев, а один из эсминцев торчал поплавком, усевшись кормой на дно. Второй, как сказали Тамаре, затонул. Туда ему и дорога, ответила она.
Под вечер, уже после второго патрульного вылета — на этот раз ей выпало патрулировать побережье, — пришел приказ, после которого все кинулись сначала чинить поврежденные машины и проверять системы (нужно было поднять в воздух все, что способно летать), а потом пошли смотреть «Касабланку» — примета такая, на удачу.
— Суевернее альпинистов, наверное, только пилоты.
— А ты суеверный?
— Ну… Если бы я курил, я бы, наверное, не прикуривал третьим от одной спички…
Проклятый фильмец окончательно растравил душу. Весь полет до Армянска, где нужно было дозаправляться, Тамара собирала себя в кулак. Теперь, накручивала она себя, уже не важно, вернется она или нет. Важно сделать то, за чем их посылают: смешать с землей базу Каховка. Это имеет значение, больше — ничего.
Они пересекли линию берега и теперь шли над сушей, ориентируясь по железной дороге, насыпь которой тянулась по земле внизу бесконечным шрамом. Лунный блик бежал по рельсам вдогонку за небесной стаей. Ясная, тихая украинская ночь, та самая, когда «видно — хоч голки збирай», рвалась под винтами, было отлично видно во все стороны, так что засечь их было проще простого. На той малой высоте, на которой они шли, невидимые для локаторов больших ЗРК, их легко обнаруживали малые комплексы, поэтому маршрут прокладывался в стороне от расположения советских военных баз, и все равно нужно было смотреть в оба…
Там, где Днепр раздулся, подавившись бетонной дамбой, был последний, самый важный ориентир. Каховское водохранилище.
Тамара только усмехнулась, увидев впереди мятущиеся лучи прожекторов, бесплодно тающие в темно-синем небе. Группы «Дженни» и «Сид» поднялись, увеличили скорость и рванули вперед, прямо на эти прожектора, в то время как тяжеловесные «Теды»-транспортники, едва не задевая колесами шасси верхушки холмов, под шумок расползлись по округе. Мальчики — направо, девочки — налево.
Тамара выбрала себе объект для атаки — зенитную установку — и направилась прямо на нее. Когда выпускаешь два пакета НУРов, четырнадцать ракет, есть аж четырнадцать шансов куда-то попасть. Чудо, но в зенитку они попали. Рита переключила оружие и для верности добавила из пушки, после чего «Ворон» пошел над советской авиабазой, паля по всему, что было похоже на позиции зенитных систем. Да нет, даже не так избирательно — просто паля по всему.
Вот сейчас бы, подумала Тамара, запустить «Полет Валькирий» из динамиков во всю мощь, как у Копполы. Чтобы испугались еще сильнее, чтобы еще беспомощнее суетились между зданиями, паля из своих дурацких «калашей» в белый свет как в копеечку. Вот только девочки-еврейки этого не одобрят: с Вагнером у них очень стойкие и неприятные ассоциации.
— Дженни-Пять! Дженни-Пять, что там с Девятой?
Тамара поискала глазами Девятую. Только что была здесь, намного впереди справа — а где теперь?
Ого! Ничего себе, вот это не повезло!
Удар о землю был жестоким. Леа не пришла в себя, изо рта текла кровь — кажется, прокушен язык. Сама Фатма была изрезана осколками лобового стекла, но это не самое худшее. Самое худшее — что-то с ногами. Она их не чувствует. Словно их нет вообще.
Неудачная посадка. Во всех смыслах. Очереди из пулемета вполне достаточно, чтобы разбить бронестекло «фонаря» и, даже не задев пулей, вывести из строя пилота, на несколько секунд инстинктивно зажмурившего глаза. А этих нескольких секунд вполне достаточно, чтобы вертолет накренился, задел винтом какую-то мачту и ткнулся в землю носом, обламывая лопасти и превращаясь в шейкер для пилотов.
Резкая керосининовая вонь. Пора выбираться.
— Леа! Лей!
Стон.
Новая автоматная очередь: они бегут сюда. Дерьмо, неужели снова попасться к ним в руки?
Только не это!
Фатма завыла от отчаяния: огонь вести невозможно, загорится керосин. Нужно убираться отсюда, но Леа! И ноги!..
Рев винта над головой, вой, в который сливаются отдельные выстрелы авиапушки.
— Девятая! Фатма, вы живы? Отвечай!
— Живы!
— Мы идем к тебе! Слышишь? Продержись там немного, Пятая-Седьмая идут к тебе!
Тамара посадила «Ворона» так близко к борту-девять, как только могла.
— Леа! Леа, очнись! — Фатма толкнула своего пилота несколько раз. Наградой ей был еще один долгий стон и мутный взгляд. Уже что-то.
Маленькая фигурка, которую при всем желании нельзя было принять за мужскую, побежала, пригибаясь, от пятого вертолета к «девятке». «Семерка» висела над головой, готовая прикрыть огнем, если что.
— Фат! Леа! — это была Рита О’Нил. — Вылезайте!
Леа сделала движение головой, которое можно было принять за отрицание.
— Не можем, — выдохнула Фатма.
— Fuck! — Рита ножом разрезала ремни безопасности, вытащила Леа из машины — та повисла на ней мешком. — Выползай, Фат! Что ты сидишь, как засватанная?
— Но-ноги… Заклинило…
— А-а, холера! Попробуй что-нибудь сделать, я сейчас вернусь.
— Сейчас к вам подойдут коммандос, девочки! — сказал мужской голос. — Мы вас видим, не волнуйтесь.
Фатма проследила взглядом Риту и Лею — Аллах, как медленно! Она собралась с силами и посмотрела вниз, на свои ноги.
Кровь. Разорванная ткань. Что-то белое торчит наружу.
«Это кость. Мои ноги сломаны. Мне должно быть очень больно».
И через миг ей стало очень больно.
Не помня себя, она ударила по замку аптечки, нашарила ампулы-шприцы и горстью выгребла их оттуда. С трудом различила синюю — анальгетик, — сорвала зубами колпачок и вонзила иглу в бедро, выжимая капсулу.
В секторе было сравнительно спокойно: штабс-капитан Перельман прикрывала эвакуацию пушечным огнем. Испортить погоду могла только случайная пуля, и Фатма, следя глазами за подругами, молилась о том, чтобы этой пули не было…
Вот они бегут — качинские коммандос, ефрейтор и двое солдат. Сейчас ее вытащат. Сейчас они подойдут и заберут ее.
Господи, только бы не было случайной искры в поврежденной рации! Только бы не загорелось топливо!
Быстрее! Быстрее, шайт!
Откуда взялся этот пулеметчик? Почему именно в это окно он высунул рыло своей машинки, почему именно их избрал целью?
Рита, уже выбежавшая было на помощь, кинулась обратно в машину. Вертолет оторвался от земли, и Фатма закричала в отчаянии: ее бросали здесь! Бросали одну!