Конечно, при Лучникове это сообщение попало бы на первую полосу, но Брук — не Лучников, и местечковые крымские бури в стакане воды для него всегда были важней потрясений большого мира. О смерти Генсека было сказано ровно столько, сколько попало в сообщение ТАСС. Но этот коротенький стейтмент с посмертной фотографией из Колонного Зала был богато декорирован аналитикой и рассуждениями на тему «Что же теперь будет». Внизу страницы разместились портреты шестерых наиболее вероятных претендентов на престол.
— Ну, кто из них? — спросил Флэннеган.
— Это лотерея?
— Нет, это допрос.
— Гэбист. — Верещагин ткнул пальцем в Пренеприятнейшего.
— Как интересно… А почему?
— Он выглядит самым больным.
— Как папа Григорий Десятый? Или кого там выбрали как самого старенького? Три дня назад у него были самые твердые шансы… А сейчас они пошатнулись. Он был главным инициатором военной агрессии в отношении Острова. Эта ошибка ему может обойтись дорого.
— Значит, он постарается всех опередить.
— Вряд ли успеет… Мы тут с вами приятно беседуем, а между тем время идет. Арт, вы сейчас находитесь в очень опасном положении. Выбирайте — на танке вы или под танком.
— Я что-то плохо соображаю… Извините, мне пару раз врезали по голове, и…
— Полковничьи погоны. Должность в Главштабе. Полная защита от любых посягательств, все, что может предложить ОСВАГ Должность во временном правительстве. Деньги.
Артем приподнял бровь.
— Сколько?
— Полмиллиона. В долларах. Для начала.
— Хорошо… Я тоже начну издалека, господин коммандер: поцелуйте меня в затылок.
— Хорошо, назовите вашу цену.
— Идите к чертовой матери. Проверять они меня будут…
— Вас никто не проверяет, все всерьез. Все вышеперечисленное — это пряник, а кнут — смертный приговор трибунала за покушение на жизнь командира. В течение двадцати четырех часов.
— Вы думаете меня этим напугать, что ли?
Флэннеган помолчал немного, потом спросил.
— Вы знаете, что всех иммигрантов в годы войны проверял ОСВАГ? В особенности это касалось иммигрантов с Севера.
Верещагин смотрел в сторону.
— Я проглядел досье на Павла Верещагина. Совершенно заурядное досье на иммигранта, кроме одной подробности: сквозного пулевого ранения в грудь.
— Он вышел из окружения, долго догонял своих, а когда догнал — его расстреляли. Как дезертира. Прямо на обочине дороги. Ночью он добрался до деревни, его там укрыли, а когда рана поджила, он сам сдался румынам, чтоб не навлечь беду на дом своих спасителей.
— Вам рассказывала мать?
— Дед.
— Видимо, феноменальная везучесть — семейная черта. Как и феноменальная глупость. Почему он вернулся в СССР? Кем надо быть, чтобы, поверив лживому пропагандистскому плакатику, дважды влезть в ту же канаву? Или вы, русские, думаете, что подставлять свою задницу ни за хрен собачий — героизм? Что за идиотская тяга к саморазрушению? Почему нужно пустить к черту свою жизнь ради какой-то химеры?
— Потому что я устал. Потому что мне надоело переходить от разведки к разведке, как засмальцованный полтинник.
— Арт, я понимаю, что вы устали, но не верю, что вас довели до полного безразличия к себе и людям. У вас же есть друзья, есть любимая женщина, и пусть даже вы в ссоре с родней — вам есть ради кого жить. Нам нужен командир дивизии. Вашей, Корниловской. В ситуации полной автономии.
— Десант? — без голоса выдохнул Верещагин.
— Я этого слова не произносил. Советую и вам его не произносить.
Артем вытер со лба пот.
— Господи… Флэннеган, один из нас сошел с ума. Наверное, я.
— Нет, — раздался голос от двери.
Полковник Адамс придвинул себе второй стул и сел.
— Артем, вы не сошли с ума, и все это совершенно серьезно. Вы озвучили то, что мы давно, почти сразу поняли, но на это уйдет время. Я не знаю, сколько, — а Крым должен держаться. Мы должны исключить возможность повторного советского десанта. Полностью. На время, превышающее месяц. Любой ценой. У форсиз для этого есть почти все: материальные и технические ресурсы, достаточная подготовка, люди… Не хватает лишь одного: слепой, ничем не обоснованной веры в себя. Здоровой дозы боевой наглости. Того, чего лично у вас — в избытке.
— То есть вам нужен не командир дивизии, вам нужен…
— Ходячий полковой штандарт, — закончил за него Флэннеган.
— И на этой козе таким вот окружным путем вы ко мне подъезжали?
— Вы забываетесь, капитан… — холодно блеснул глазами Адамс.
— Я нащупываю дно под ногами, сэр. Дело в том, что я нахожусь в таком положении, когда мне можно просто приказать. А меня уговаривают. Значит, что-то здесь не так.
— Артем, приказать легко тому, кто движим внешними побуждениями. Вас же толкает ваш собственный движок. Вы — не человек долга, вы человек убеждений. Чтоб быть в вас уверенным, нужно вас убедить.
— В том, что я способен командовать дивизией?
— Реально дивизией будет командовать Казаков, — сообщил Адамс. — От вас требуется только одно: не путаться у него под ногами. Если вы найдете, чем ему помочь, — это хорошо. Но нас устроит и простое невмешательство.
— Это унизительная роль, — с пониманием добавил Флэннеган. — Но ради успеха операции вы на нее согласитесь.
— Сэр, — Артем встал перед Адамсом. Вытягиваться по стойке «смирно» в этом дурацком балахоне было глупо. — Я считаю, что это ошибка. Пожалуйста… Прошу вас… верните меня в батальон. Командиром роты.
Адамс покачал головой, встал и, выходя, бросил через плечо:
— Дивизия или трибунал, Арт. Третьего варианта нет. Мне очень жаль.
Осваговец тронул Верещагина за плечо.
— Арт, ваш ответ! Да или нет? Назначение у меня в кармане. Вы подпишете его?
— Да, — Верещагин расцепил пальцы. — Куда я денусь.
Флэннеган, как козырь на зеленое сукно, бросил сложенную вдвое бумагу:
— Подписывайте.
Артем прочитал бланк. Печать кадрового управления Главштаба была настоящей. Впрочем, в ОСВАГ сделают лучше настоящей — если надо. Он усмехнулся краем рта, взял протянутый Флэннеганом «Паркер» и расписался в том, что принимает назначение. На стол перед ним упала офицерская книжка — новенькая, еще тугая на сгибе, где в графе «звание в настоящий момент» красовалось: «полковник».
— Следуйте за мной, — сказал коммандер, сложив патент и положив его в карман.
— Куда? — спросил Арт, когда они проделали весь путь в обратном направлении и сели в машину. «Руссобалта» со штабными номерами во дворе уже не было.
— Мы едем в гости, ваше высокоблагородие, — тон Флэннегана снова обрел непринужденную легкость. — В старинный приличный дом.
— Предупреждаете, чтобы я не сморкался в рукав?
— Было бы мило с вашей стороны.
— Может, мне стоило бы побриться? Переодеться в соответствующую форму?
— Нет, сейчас как раз то, что нужно.
— Что на этот раз?
— Вы поймете. Сначала я думал вам объяснить, но потом склонился в сторону вдохновенной импровизации.
Верещагин не чувствовал никакого вдохновения.
— Человеческий фактор, Артемий Павлович. Все упирается в человеческий фактор. Ничего нельзя планировать точнее, чем на восемьдесят процентов. Всегда нужно иметь в запасе как минимум два варианта, не знаешь, какой надежнее… Востоков наплодил вариантов, как кроликов. Я еще не натыкался на такую развилку, где он бы не наследил. Мне у него учиться и учиться…
Он умолк, и Верещагин слегка задремал. Не то чтобы задремал даже — погрузился в какой-то транс, прерывавшийся очередным поворотом машины. Последний отрезок пути показался ему чем-то вроде порезанного и склеенного как попало фильма.
Машина покинула серпантин прибрежной трассы и свернула в одно из ущелий на двухрядку, поприветствовавшую их надписью «Частные владения». Еще несколько поворотов — и дорога уперлась в ворота усадьбы. Маленький паркинг был рассчитан на машины гостей, которых пока неизвестно — то ли принять, то ли выкинуть за порог. Артем осторожно зевнул, прогоняя сон, отстегнул ремень безопасности и вышел из машины. Флэннеган уже вовсю орудовал отмычкой в замке калитки.