Мне захотелось ещё брать уроки верховой езды и танцев. Кони меня дико боялись, что было мне на руку. Тряслись от страха самые дикие жеребцы, мой инструктор это быстро смекнул и натравливал меня на наиболее отъявленных экземпляров. При моём появлении в конюшне устанавливалась мёртвая тишина, я могла хоть за хвост тащить выбранного жеребца, никто даже не пикал. По-моему, они даже дышать побаивались. При этом никто из них не пытался мне противиться, я садилась в седло, а коняшка бережно везла меня по кругу, обращаясь, как с тухлым яйцом, то есть максимально бережно и аккуратно, лишь бы не упала и не (кусала) воняла. После меня любой наездник воспринимался несчастным животным как манна небесная, злобные бестии становились ласковыми и покорными и выпрашивали ласку и сахарок. Инструктор делал на меня ставки, мы делили выигрыш пополам и вскоре с успехом могли бы выступать в цирке. Когда я решила, что закончила своё обучение, то инструктор прослезился и высказал желание на мне жениться. Он очень не хотел упускать чудесный источник дохода. Я мягко отказала, не скрывая искренней симпатии.
Танцами со мной занимался старый француз-маг, нищий, но неунывающий ловелас. Генри ощупал его лицо, удовлетворённо «похвалил» морщины и прошипел что-то почти на парселтанге. Занятия танцами приносили мне огромное удовольствие, потому что заменяли любимый фитнес. Вальс, мазурка, кадриль, менуэт, краковяк и котильон. Я понимала, что мне не пригодятся все танцы, возможно вообще не пригодятся, но мне просто нравилось танцевать. Я даже научилась танцевать фокстрот, который был популярен в те годы. Весна двадцать восьмого года запомнилась мне чередой всевозможных курсов и бессонными ночами, проведёнными над котлом.
К счастью, распустились нужные для притирки травы. Мы с папой-змеем ползали по всей Британии в поисках лучших ингредиентов. Людвиг Тофти и Аластор Фоули страховали нас, потому что в змеиной форме я лучше чувствовала правильные запахи. Меня поставили на учёт в Министерстве, как анимага, я стала десятой в коротком списке. Мне выдали очередной помпезный сертификат, который я немедленно разместила в туалетной доске почёта. Меня дважды вызывали в Аврорат для перевода со «змеиного». Элайджа смотрел на меня тоскливыми влюблёнными глазами, и я позорно быстро убегала. Мне нечего было ему сказать, он был прекрасным другом, но это всё.
К моему несказанному восторгу, забеременела жена Слизнорта: она регулярно пила мои зелья и пока всё было нормально. Я ещё больше уверовала в семейные рецепты. Самым сложным оказалось найти ямкоголовую змею, она сродни гадюкам, но водится в Китае. Тут помогли связи Генри в морской среде, зашуганную и замученную беременную змею я получила в середине апреля. Пришлось ждать, пока вылупятся малыши, так что она поселилась у нас в роще. Змея с радостью поделилась капелькой яда с «говорящей», а взамен я обеспечила ее будущей семье комфортные условия проживания и полноценное питание. Руноследы относились к гадюкам, как аристократы к землепашцам, но гадюки вели себя скромно и деловито склоняли головы перед старшими. Я варила зелье трижды, пока не добилась идеальной прозрачности, указанной в рецепте.
Так же в апреле наша семья пополнилась двумя новыми членами. Вот как это произошло.
Несмотря на бравурный тон писем Трейси, я чувствовала, что что-то не в порядке. Последние сомнения у меня развеялись, когда я увидела растерянного Вацлава на Каледонской барахолке, пытающегося продать свои книги. Я молча пошла в дом к соседям и выяснила, что у профессора закончился контракт, дети уехали в США, а престарелая чета осталась без средств к существованию. Аренда у них была проплачена только до конца месяца, а перспектив не было никаких. Тогда я связалась с Олдриджем, он прислал бланки о соблюдении статуса секретности, и я забрала к себе единственную подругу с мужем. Генри мне ни в чём не отказывал, даже обрадовался, что в доме появился хоть один нормальный взрослый человек. Сначала супруги остались на «недельку» погостить, но предупреждённые мной Ангел и маленький честный Корвин так вцепились в «бабушку» Трейси, что она согласилась пожить некоторое время, пока дети не подрастут. Через пару дней она уже уверенно покрикивала на гувернанток и учителей и постепенно взяла на себя функции домохранительницы. Все комнаты заблестели, хотя я думала, что и до этого в доме было чисто, мебель запахла лимоном и мёдом, а Генри заявил, что такие оладушки ему пекла только мама в детстве.
Профессор же долго привыкал, но потом нашёл себе занятие – он стал учить Ангела логике и красноречию. Заметив, что Корвин шипит со странными змеями, а Ангел завидует, Вацлав начал составлять словарь «Парселтанг – Английский». Он часто консультировался с папой-змеем, который был безумно рад, что старший детёныш начнёт получать мудрые советы без досадных промедлений в виде горе-переводчика Корвина. Корвин тоже был рад, что ему не придётся больше переводить трудные и мудрёные фразы Папы. Больше всего радовался Генри, ему ужасно нравилось учить «родной язык жёнушки». Вскоре он обрадовал меня фразой, которая звучала приблизительно так: «Я есть твоя муж». Я немедленно согласилась и поцеловала его. Я старалась себя не подгонять, но всё, чего мне хотелось, это станцевать вальс с Генри на балу в честь его пятидесятилетия. День рождения у мужа был пятнадцатого июня, так что я надеялась успеть. К сожалению, я никак не могла найти способа вернуть ему зрение, но решила решать проблемы шаг за шагом, так сказать.