- Ты не обязан его отпускать. Его сердце достаточно сильное, чтобы вытерпеть и тебя, и меня. А это кое о чем говорит.
- C’estvrai, - согласился Кингси, и она продолжила зашивать. - Но я завидовал тебе. Я завидовал тому, как сильно он любил тебя и как свободно. Поэтому я был так зол на тебя, за то, что ты выбросила все это ради своего питомца. Это единственная причина, почему я был так зол.
- Спасибо, конечно, но его зовут Уесли. И он никогда не был моим питомцем.
- Продолжай повторять. Может, однажды ты поверишь в это. - Она снова щелкнула по ране, затем взяла пластырь и закончила обрабатывать ее. - Твой Уесли... он не один из нас. Я знал, что он никогда им не станет. Когда ты влюбилась в него, ты будто нас всех бросила, выбросила все, что leprêtre дал тебе, и все над чем я так упорно трудился. Отрицая себя, кем ты была, ты, словно, и нас отрицала.
- Я никогда никого не выбрасывала. Никогда не отрицала тебя или его. Я всегда лелеяла это, даже когда мы с Сореном были порознь, когда мы с тобой были порознь. Особенно тогда. Я любила Сорена, когда была с Уесом, так же сильно, как и Сорен любил тебя, когда мы с ним были вместе.
- Но ты выбрала leprêtre, верно? В конечном итоге оказалось, что ты любила его больше. Так же, как и он любит тебя больше, чем меня.
Нора снова вздохнула, на этот раз тяжелее. Кингсли почти рассмеялся от ее гримасы отвращения. Он любил еепытать.
- Любовь в сравнении с любовью. Кинг, ты сравниваешь бесконечности. Нет «больше». Любовь не так работает. Если это любовь, то она бесконечна. Нельзя ее сосчитать. Нельзя ставить друг с другом мою любовь к Сорену и любовь к Уесли и сравнивать, какая больше. Я никогда не достигну края ни одной из них. Сорен никогда не достигнет края любви к тебе, как и не доберется до края любви ко мне. Он отпускает тебя потому, что любит тебя, потому что знает, что тебе нужна свобода. Он держит меня при себе, по той же причине. Потому что любит меня, и я нуждаюсь в этом. В нем.
Нора завязала нитку и наложила марлю поверх швов.
- Видишь? Все не так плохо, правда?
- Думаю, мне почти понравилось, - признался он, перекатываясь на спину.
Нора положила руку на внутреннюю сторону его бедра и подняла ее к его паху.
- Не думаю, что «почти» правильное слово. Чертов мазохист.
- Если бы я не знал, что ты порвешь мои швы, я бы настоял на этом.
Она изогнула бровь и начала расстегивать его штаны.
- Я ничего не порву, - пообещала она и стянула свои трусики и топ. Он никогда не видел более уродливого черного синяка, чем на ее боку. И все же она казалась непреклонной, не сломленной. - Веришь или нет, я могу быть нежной.
- Где ты научилась быть нежной?
- Где же еще? - спросила она, тень печали мельком показалась на ее лице. – С Уесли.
Печаль исчезла, когда Нора, которую он знал и любил, и ненавидел, и снова любил, появилась в ее диких зеленых глазах.
- А теперь не двигайся, пока я тебе отсасываю. Предписание врача.
- MonDieu...- Он ухватился за балку изголовья, пока она шептала заклинание сирены своими губами и языком, и рукой, которая знала его голод так же, как и он. Отстранившись, Нора оседлала его, опускаясь на него дюйм за дюймом.
Он начал поднимать руки, чтобы прикоснуться к ней, но она схватила его за запястья и прижала их по бокам его головы.
- Веди себя хорошо, - сказала он, прищурившись. Медленно она начала двигаться. – Нас обоих помяли. Если мы хотим пережить этот трах, нам стоит быть осторожными.
- Если ты настаиваешь...
Он расслабился под ней, подчинился ее воле, ее телу.
- Ты бы умерла, - сказал Кингсли, и она наклонилась, чтобы поцеловать его в губы, его шею и грудь. - Знаешь, что? Воткни ты нож в нее вместо него, и они бы вас обоих убили. Вчера ты совершила самоубийство.
Нора посмотрела на него и улыбнулась.
- Скорее мученическую смерть. Я работаю над своим предложением о канонизации.
Он посмотрел на их соединенные тела, отмечая их эротичную позу.
- Жестче.
Она быстрее задвигала бедрами, и, когда они оба кончили, было столько же боли, сколько и удовольствия. Но все это не имело значения. Для таких как они, это было единым, одним и тем же.
После одного раунда секса они оба рухнули на кровать, слишком уставшие и измученные для чего-то другого кроме сна. Длинный день. Кинг позвонил Гриффину сообщить хорошие новости о Норе. Затем позвонил Джульетте и сказал, чтобы она возвращалась к нему. Затем он повесил трубку и похоронил сестру, похоронил ее во второй раз. Он привлек проверенную команду, чтобы та разобралась с уборкой, но настоял, чтобы самому позаботиться о Мари-Лауре. Он стольким ей обязан. Накрыв могилу последним слоем грязи, он почти ничего не чувствовал, даже грусти. Он похоронил не свою сестру, а незнакомку. Его настоящая сестра спасла их всех, желая умереть вместе со своим священником. Ранение Мари-Лауры вместо Сорена вызвало столько хаоса и замешательства, что у него появилось две секунды, в которых он нуждался. Если он когда-либо и сомневался в любви Норы к Сорену, он бы никогда не сделал этого снова.