За плечом он услышал голоса - один женский, хриплый и осторожный, второй мужской, авторитетный и непреклонный.
- Он будет жить, - сказал мужской голос на французском. Он не спрашивал женщину, а отдавал приказ.
- Конечно, мы делаем все, что в наших силах, - ответила она. Bien sûr. Но Кингсли услышал ложь в ее голосе.
- Вы сделаете все для него. Все. Отныне, он - единственный ваш пациент. Он - единственная ваша обязанность.
- Oui, mon père. Mais... - Mais... но... Ее голос выдал страх. Mon père? Затуманенный разум Кингсли пытался проникнуть в смысл слов. Его отец умер много лет назад. С чьим же отцом она говорила?
- Считайте, что его жизнь такая же ценная, как и ваша собственная. Это вы понимаете?
Вот оно что. Кингсли улыбнулся бы в своей полудреме, если бы не трубки в горле. Он распознавал угрозу смерти, когда слышал ее. Считайте, что его жизнь такая же ценная, как и ваша собственная... Этот язык был понятен каждому. Он живет, и ты живешь. Он умирает и...
Но кто о нем так заботился, чтобы напрасно угрожать? Когда он вступил в Легион, он написал одно имя в графе ближайшие родственники. Одно имя. Единственная семья, которая у него осталась. И все же, он не был семьей, вовсе нет. Почему же он приехал к нему сейчас?
- Он будет жить, - пообещала женщина, и в этот раз она не произнесла никаких "mais".
- Хорошо. Не жалейте средств для его комфорта и здоровья. Все будет оплачено.
Медсестра или, возможно, она была врачом, снова поклялась, что сделает все возможное. Она заверила, что пациент выйдет отсюда целым и невредимым. Она пообещала, что сделает все что может и даже больше. Умная женщина.
Кингсли слышал, как ее каблуки стучали по плитке, звук был таким же четким и размеренным, как и ее голос. Звук стих и Кингсли знал, что он и посетитель остались в палате наедине. Он попытался открыть глаза, но не смог найти силы.
- Отдыхай, Кингсли, - снова раздался этот голос. И он ощутил на лбу ладонь, нежную, будто у любовника, заботливую, как у отца.
- Мой Кинсгли... - выдохнул голос, и Кингсли услышал разочарование, смешанное с весельем. Веселье или что-то вроде того. - Прости меня за эти слова, но, думаю, тебе пора найти новое хобби.
И даже с трубками в горле, Кингсли удалось улыбнуться.
Ладонь покинула его лицо, и он ощутил что-то под пальцами. Темнота снова поглотила его, но в этот раз не мрак, едва провалился в сон, и когда проснулся, трубок не было, он мог видеть, говорить и снова дышать. И то, что он трогал пальцами, оказалось конвертом с документами из швейцарского банка, в котором кто-то открыл на него счет - на счету швейцарского банка находилось целых тридцать три миллиона долларов.
Он взял деньги и воспользовался советом своего единственного посетителя. Он вернулся в Америку, страну, где уже однажды испытал настоящее счастье.
И в Америке он сделал то, что ему приказали.
Нашел новое хобби.
Кингсли закончил одеваться. Он заправил рубашку, натянул и застегнул свой вышитый черно-серебристый жилет. Он снова выглядел энергично и дерзко. Экономка поняла, что произошло нечто из ряда вон выходящее, но ради их же блага он будет играть роль бесстрашного лидера, как и всегда, чтобы успокоить их. По правде говоря, он никогда не был так напуган, даже в тот день в госпитале.
Он накинул жакет и отошел от зеркала. Ему еще не доводилось иметь дело с кризисом такого масштаба в его мире. Как только он построил Преисподнюю, его Империю С\М клубов, которые обслуживали самых богатых и влиятельных, а также напуганных и пристыженных, он начал собирать компромат на всех начальников полиции и политиков, медиаперсон и мафию, на любого, кто мог угрожать его границам. Сейчас он больше всего боялся ущерба, настоящего ущерба жителям его королевства, которое постигло их. И он мог винить в этом только себя.
Как только он покинул свою спальню, его встретила в коридоре ночная секретарша София. Она тут же сообщила ему о полудюжине встреч и куче сообщений.
- Отмени все встречи, - приказал он, когда они дошли до лестницы. - Игнорируй все сообщения.
- Oui, monsieur. Мастер Фиске в вашем кабинете.
Хорошо. Сегодня Гриффин пришел вовремя.
Он отпустил Софию и направился в личный кабинет на третьем этаже. Войдя в него, он увидел Гриффина, который стоял у окна и разговаривал на пониженных тонах с молодым человеком. Кингсли мгновение наблюдал за ними, ожидая, когда они заметят его. Но их зрение было ограниченно новой любовью. Гриффин поднял руку и прижался ладонью к щеке Микаэля, его нового возлюбленного. Один поцелуй перерос во второй, сопровождаемый шепотом. Микаэль кивнул и приблизился к Гриффину, и когда серебристые глаза Микаэля, наконец, посмотрели на что-то кроме Гриффина, Кингсли увидел в них страх.