Рука Николаева зависла над открыткой.
— Здравствуйте, гражданин Николаев. Вы позволите нам кое о чем вас спросить?
— Ну слава Богу! — обрадовался Николаев. — А я думал — фанаты мои. Проходите, пожалуйста.
— Вы извините, что мы так поздно, — смягчила официальный тон Клавдия.
— Поздно? Рано! Я только проснулся! Только за работу сел! Ко мне как раз вокалисты должны приехать…
Квартира у Николаева была — чудо! Кухня и одна комната. Но зато какая! Метров двести квадратных, не меньше. А потолки — не видать.
— Присаживайтесь, пить что-нибудь будете? — суетился хозяин.
— О-ой, Николаев… — все еще млела Ленка. — С ума свихнуться… Мне девки не поверят…
Клавдия цыкнула на нее, но сама же и поняла, что — безрезультатно.
Клавдия и Игорь согласились на сок, Федор попросил минералки — он был за рулем, а Ленка предпочла шампанское.
— Я тебе дам — шампанское, — прошипела Клавдия. — Вы ей какого-нибудь «Юпи» дайте.
— Простите, это не пью, — смутился Николаев. — Хотите «Хиро»?
Когда все наконец уселись и напились, Николаев тоже сел в глубокое кресло и спросил:
— Так что вас ко мне привело?
«Матерый, — подумала Клавдия. — Хоть бы один мускул дрогнул. Вот эти самые страшные. Даже если мы всей прокуратурой навалимся, если сто раз поймаем за руку, если изобличим вдоль и поперек — выкрутится. Подкупит, замажет, надавит на своих покровителей, прикроется волосатой рукой. Как я его здесь ни коли, он потом от слов своих откажется. Только если…»
Клавдия вдруг вспомнила, что в сумке у нее лежит диктофон. Она его брала с собой в Бутырки. Надо только нажать кнопочку. Тогда уж ему отпереться труднее будет.
— Простите, насморк, — сказала Клавдия и нырнула рукой в сумку. — Осень уже, знаете ли…
Диктофон бесшумно заработал.
— О-о-й… Николаев… — опять промлела Ленка.
— Александр… простите, не знаю вашего отчества, — начала Клавдия.
— Просто Александр.
— У вас ведь есть пейджер под номером тридцать пять — шестнадцать?
— Да-а… — чуть удивленно пропел хозяин. — А что? Я не заплатил за прошлый месяц?
— Нет, речь не о плате. Скажите, на ваш пейджер не поступали какие-нибудь странные сообщения?
— Нет. Только по делу.
— По делу?
— По делу.
— Хорошо. А вот такое словосочетание вам поступало: «Тебе, мой друг, я шлю щепотку страсти»? Слово «страсть» набрано через нули.
— Да, поступало.
— Очень хорошо. Вы не отрицаете?
— Не отрицаю.
— «Ты жди ее в начале школьных дней». Это тоже вам сообщали?
— Да, можно и так сказать. Сообщали, — улыбнулся хозяин.
— И про поезда и самолеты? — вставил Игорь, боясь спугнуть Николаева.
— «Все поезда— синонимы напастей. Мне самолет милее и родней», — продекламировал Николаев. — Это вы имеете в виду?
— Этот текст вам знаком?
— Да.
— Отлично, — вздохнула Клавдия облегченно. Ну, главное сделано. — Тогда скажите вот что — это имеет отношение к собаке?
— К собаке? — задумался Николаев. — Скорее, к рыбе.
— К рыбе? — Клавдия и Игорь переглянулись. Что за рыба?
— Ну да, к рыбе. «Рыба»… Ну, как вам объяснить?..
— Да так просто и объясните, — сказала Клавдия.
— Чистосердечно признаюсь, — улыбнулся Николаев. — «Рыба» — это такой музыкальный сленг. Ну, словечко такое, принятое среди композиторов и поэтов. Понимаете, иногда сначала пишется музыка для песни. А вот стихов для нее нет. Пока поэт сочиняет стихи, в размер музыки вставляется всякая абракадабра. Ну, типа «Хорошо в краю родном, пахнет сеном и гав-гав собачка лает под окном…». «Твои ножки — это да…» Ой, простите, это не совсем прилично. Ну вот. Эта абракадабра и называется «рыбой».
— Ну и?
— Я написал отличный шлягер. А слов не было…
Клавдия еще минуту назад начала понимать, что села в огромную лужу. Самое страшное, что Игорь это начал понимать тоже. Но совершенно ужасно, что это понял и певец Александр Николаев.
— А мой поэт — очень забавный человек, заперся на даче и стал сочинять стихи. Он вообще пишет по строчке в день. И тут же мне их посылает, — весело повествовал Александр.
— Простите, а вот слово «страсти»?.. — ухватилась за последнюю соломинку Клавдия.
— Почему вразбивку? — опередил ее Николаев. — Потому что раньше я предлагал слово «счастье». А мой поэт — такой, знаете, смелый, такой, знаете, современный, говорит, нет, хватит этих розовых соплей, мы же не дети, — пусть будет страсть!
…Больше спрашивать было не о чем. Теперь надо было падать на колени и нижайше просить прощения. Клавдия крыла себя последними словами и за подозрительность, и за пресловутую бабскую интуицию, и за шестое чувство, и за то, что пошла у Игоря на поводу, и за то, что муж и дочь стали свидетелями ее позора.