— Что ты мне штанцы купила. Стрейчи, — пробурчала дочь, поворачиваясь на спину и сладко потягиваясь всем телом.
(Ой, растет, пора уже с ней поговорить по-взрослому. По-женски.)
Клава чмокнула Ленку в лоб.
— Умываться-одеваться, петушок пропел давно…
— Ma, придумала бы что-нибудь новенькое. Достала своими петушками.
Клава одевалась быстро. Это не частое у женщин качество выработала она у себя сама. Жаль было терять время, да и не было его особенно.
Квартира оживала. Ленка с ходу врубила магнитофон, Максим гаркнул из своей комнаты:
— Потише!
Муж сунул голову под подушку…
Одно радовало Клаву по-настоящему: ела Ленка как следует. Что ни поставишь на стол — умнет за милую душу.
— Ma, а можно я сегодня к Сюзанне схожу после школы?
— Ты русский сделала?
— Я перед уроком у Лукаши скатаю.
— Ох, бить тебя некому. А мне некогда, — незло сказала мать. — Ну зайди, только ненадолго.
Максим заглянул на кухню, сказал:
— Привет, ма. — И Ленке: — Если будешь еще свою попсу врубать, заберу магнитофон.
— Ах, извините, — скривилась Ленка. — Ма, а ты знаешь, когда он вчера вернулся?
— Не ябедничай, — сказала Клава. — Знаю.
Ленка понеслась в школу, хлопнув входной дверью, но тут же вернулась — забыла пенал и опять умчалась. Пора было и Клаве поторопиться.
— Макс, я тебя прошу, — заглянула она в ванную, где сын сосредоточенно скреб бритвой подбородок, — ты ведь можешь позвонить. Вот тебе еще жетоны. Просто опусти в автомат, набери номер и скажи: мать, я задержусь.
— Мать, я задержусь, — послушно повторил сын.
— Опять?
— Ну, сегодня ненадолго, — утешил сын, но, подумав, добавил: — Наверно.
— Позвони.
— Заметано. Там на телевизоре я деньги оставил…
— Ты наш добытчик, — улыбнулась Клава. Она бы и поцеловала сына, но, во-первых, он с двенадцати лет этого не терпел, а во-вторых, щеки у него были в пене.
Будить мужа Клава не стала — оставила ему записку, что купить в магазине, деньги, три полиэтиленовых пакета, подхватила свою битком набитую бумагами сумку и вышла из дома.
В троллейбусе ей удалось сесть. Вполне можно было полистать бумаги, но этого ей почему-то совсем не хотелось. Из головы никак не шел утренний сон.
У нее уже была примета: раз опять снится этот ужас — жди нового дела.
И то — пора бы подкинуть ко всем висящим на ней делам еще что-нибудь этакое… кропотливое, а то ведь и трудиться разучится, потеряет квалификацию, перестанет соответствовать гордому званию.
А звание у Клавдии Васильевны Дежкиной было и впрямь гордое, кое-кого кое-где у нас порой даже пугающее — следователь. И работала она в городской прокуратуре. Собственно, туда она сейчас и держала путь.
9.01–10.44
— Клавдия Васильевна, тут человек к Чубаристову, передайте ему, ладно?
Клава сунула в сумку пропуск и мельком взглянула на довольно представительного дядьку, покуривавшего в одном из кресел холла. Дядька поднял подбородок и почесал пальцем щетину на шее.
— Передам, — кивнула она дежурному, — А позвонить?
— Не отвечает, — пожал плечами дежурный. — А человек говорит — из Сибири…
Главная задача следователя Дежкиной в первые минуты рабочего дня какая?
Наметить план работы на день? Справиться у экспертов о результатах последнего исследования? Отнести начальству отчет?
Нет, не угадали. Главная задача — дойти до своего кабинета.
И задача эта только кажется простой в исполнении. Потому что стоит сделать по кривому коридору два шага, как тебя хватает за рукав Семенов и кричит возмущенно:
— Слыхали? Колядного опять в Англию посылают! У меня это дело уже три года, а посылают его!
— Ой, а почему? — возмущается вполне резонно Клавдия Васильевна.
— А он якобы английским языком владеет!
— Так, может, и правда? — несколько теряется Клавдия.
— Ага! Гуд монинг, гуд монинг, гуд монинг ту ю, гуд монинг, гуд монинг, ви а глед ту си ю! — язвительно произносит Семенов и разводит руками. — Я хоть еще мазер, фазер, систер и бразер знаю, а он в английском — ни бум-бум!
Однако лингвистический спор обрывается на этом интересном месте, потому что рядом с Дежкиной оказывается Веня Локшин. Вернее, он здесь уже давно ошивается, пытается обратить внимание Клавдии Васильевны на свою вызывающую персону.
— Здравствуй, Вениамин, — сухо говорит Клавдия Васильевна. — Сделал?