— Я вот думаю: а может, книжку мне издать, — продолжал между тем тот, — и назвать «Подслушанные анекдоты»? Деньжищ загребу-у!..
— Что, опять клиенты балуются? — подхватила Клавдия.
— Не то слово. Сегодня позвонил один и потребовал, чтобы мы передавали на такой-то номер сообщение. Знаете какое? — Илья Николаевич помолчал, держа выразительную паузу, и выпалил: — «Киска, любишь ли ты своего миску?» Как вам это нравится?..
— Какого еще миску? — буркнул Федор Иванович.
— А это вы у него спросите! — порекомендовал сосед. — Или вот приятный женский голос передает информацию… дети, закройте уши! «Ося, пошел в жопу!»
— Куда? — поразился Федор Иванович, а Клава покраснела.
— В жопу, в жопу, вы не ослышались, — подтвердил Илья Николаевич.
— Зажрались, дерьмократы, — процедил Федор Иванович.
— А тридцать пять — шестнадцать, — спросила Клавдия, чтобы хоть как-то переменить тему, — все развлекается?..
Прежде чем ответить, сосед отправил в рот очередной вареник и лишь затем сообщил:
— Позавчера ему передали: «Все поезда — синонимы напастей». Вчера: «Мне самолет милее и родней». Я поражаюсь, — подытожил Илья Николаевич, — такие сумасшедшие деньги народ платит за эти самые пейджеры и такую ересь передает!..
— Это не народ! — помотал в воздухе вилкой Федор Иванович. — Это недобитые буржуи.
— Возможно, — не стал спорить сосед.
— А мне сегодня дело подкинули, — невпопад сказала Клавдия, — о пропавшей собаке…
— Ой, ма, вечно тебе ерунду какую-то поручают, — ехидно посочувствовала Лена.
— А что, по поводу собаки можно идти в прокуратуру? — удивился Илья Николаевич, а Максим скорчил рожу и посоветовал:
— Лучше — к психиатру.
— Максим!..
Клавдия рассеянно слушала застольную болтовню и все более и более утверждалась в мысли, что необходимо вновь переговорить с Черепцом, чтобы разрешить вопрос: зачем кинологу дворняга?
А Илья Николаевич размахивал руками, сыпал анекдотами, и вид у него был какой-то нездорово-возбужденный.
Может, и впрямь человек с ума сходит от холостячества, размышляла Клавдия, наблюдая за ним, — ой, надо ему поскорее жену подыскать, правда!..
У каждой женщины — свой резон в подобных умозаключениях.
Впрочем, обдумать эту мысль она не успела — пирожки с грибами уже были готовы. И удались на славу!..
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Вторник. 6.28 — 8.40
— …Как бешеных собак!! — закричал старик, и обрез оглушительно грохнул.
В голове мальчишки, как раз в том месте, где было две макушки, возникла черная дырочка.
— Вот так, чтоб знал! — сказал старик испуганно и выстрелил в свое сердце.
— Тих-тих-тих, — тронул Клаву муж. — На бочок повернись…
Утро опять начиналось с этого страшного сна.
Клавдия пила свою размороженную воду, глядя на двор, но двора самого не видела.
«Да сколько ж можно этих дел на меня вешать? — думала она, уже однозначно трактуя сон как предвестник новых забот. — И если опять что-нибудь подобное — поругаюсь! (И ничего особенного в этом «Блендамеде», паста как паста.) Ну, не поругаюсь, но кое-что выскажу».
В ванной из зеркальных стен теперь смотрела на Клавдию озабоченная женщина, отчаянно трущая жесткой мочалкой свое тело.
«Все это неспроста, — думала уже о «собачьем деле» Клавдия. — Черепец этот хитрит зачем-то, словно это я навязалась искать его Фому. Но самое главное — с какой стати прокуратура за этот пустяк взялась? Или это не пустяк?»
— Ленуська, вставать пора, — запела Клавдия, тихонько входя к дочери.
— Ну ма-а… — привычно заныла та.
— А что это у нас такое? — игриво потянулась Клавдия к толстому фолианту, выглядывающему из-под уголка подушки.
Ленка вдруг встрепенулась, ухватилась за подушку и накрыла ее своим животом:
— Все, встаю, встаю! Успокойся, — зашипела дочь.
Клавдия отметила это моментальное просыпание, но настаивать не стала.
— Вставай, Ленуська, вставай, петушок…
— Ма-а-а! — вскричала дочь.
— Прости. Соловей пропел давно!
И только тут спохватилась — ночью она не слышала, чтобы вернулся сын. Он исчез почти сразу после ухода Ильи Николаевича и — до сих пор…
Она метнулась к комнате Максима — так и есть: там было пусто.
— Федя, Федь! — растолкала она мужа. — Максим не вернулся! Он тебе говорил, куда пошел?
— О-о-а-а-о… — сладко зевнул муж и протер глаза. — Не-a, а чего?