— Что вам от меня надо? — спросил Черепец, впрочем, уже не столь агрессивно.
— Ирина Журавлева — единственный человек, который может помочь в раскрытии особо опасного преступления. Речь идет не о пропаже собачки, извините, — не удержалась от шпильки Клавдия, — а о наркотике, который ваш Фома никак не может обнаружить, но который поступает сейчас в Москву в неимоверных количествах. Какие-то негодяи наживаются на том, что превращают сотни и тысячи людей, главным образом молодых, в беспробудных наркоманьяков. Теперь объясните, что в этом неблагородного, — остановить нашествие чумы под названием рэйдж, а?..
— Иными словами, Ирина знает, кто поставляет нам наркотики? — удивился Черепец. — Не может этого быть!..
— Еще как может, — возразила Дежкина. — Вы должны вызвать ее на откровенность. Однажды она чуть было не раскрыла мне эту тайну. Я надеюсь, вам она доверится больше…
— А что ей за это будет? — насупился кинолог.
— Не знаю, — честно призналась Клавдия. — Суд решит. В любом случае признание облегчит ее участь.
— А если она ничего не скажет, тогда?..
— Преступление уже совершено, — жестко отвечала она. — И за него придется нести ответственность. Если вы действительно хотите помочь Ирине — и не только ей, — делайте, как я прошу!..
В лифте они поднялись на третий этаж.
У каждого поворота узкого и длинного коридора, перегороженного металлической дверью, их встречал охранник со связкой ключей, ощупывал стальным взглядом и проверял документы.
Лишь затем они попадали в новый отсек и двигались мимо дверей тюремных камер.
Черепец нервно озирался по сторонам.
Наконец они очутились в тупиковой части здания. Здесь не было окон, а серые стены упирались в металлический щит с единственной зарешеченной отдушиной.
Сопровождавший их охранник зазвенел ключами, и дверь бесшумно приотворилась.
Комната была небольшая, с низким потолком. По правую руку стояли кровать и тумбочка, по левую — стул с жестким сиденьем.
В смятых сероватых простынях угадывалось очертание человеческого тела.
— Журавлева, к вам посетители, — сказал охранник.
Ирина не пошевелилась.
Клавдия кивком отпустила провожатого. Он бесшумно удалился, показав, что будет находиться поблизости, за дверью.
— Ира, — прошептал Черепец внезапно осевшим голосом, — здравствуй, Ира, это я…
Она вздрогнула, будто от удара током, и приподнялась, выпростав из-под простыней взлохмаченную голову.
Долгим взглядом посмотрела в лицо визитеру.
— Алеша, — выдавила она, — Алешенька!..
Вдруг губы ее искривились, отчего лицо обрело неприязненно-отталкивающее выражение, и она крикнула:
— Зачем ты здесь?!.. Зачем пришел!.. Убирайся!..
Вспыхнув, она спрятала голову под подушку, вновь зарываясь в простыни.
Черепец то ли растерянно, то ли раздраженно посмотрел на Клавдию, и в глазах его читалось: вот, мол, все из-за вас!..
Дежкина легким кивком указала ему на место у кровати.
Вздохнув, кинолог приблизился и осторожно опустился в ногах Журавлевой.
— Ладно, — примирительно произнес он, коснувшись ее рукой, — что было, то было, Ира. Не будем злопамятными. Главное, что я рад тебя видеть, и ты меня, да?..
— Уходи, — просипела она из-под подушки.
— Представь себе, я скучал, — продолжал Черепец. — Мне тебя не хватало…
Ирина вновь подняла лицо, и теперь оно было бесцветное, ничего не выражающее.
— Странно, что ты пришел, — сказала она, — тебя заставили, да?
— Я хотел встретиться с тобой… еще хотя бы раз.
— Зачем?
— Ты так говоришь, будто мы чужие…
— А разве нет?
Следователь поймала себя на мысли, что Журавлева не столько озлоблена, сколько хочет изобразить озлобление.
Видимо, о том же подумал и Черепец.
— Хорошо, — сказал он, — если ты хочешь, я уйду. Но — в том случае, если ты действительно этого хочешь.