И Клавдия, забыв о том, что весь день мысль о безработице, а стало быть — безденежье, сжимала ее решимостью жить экономней, помчалась вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, — распродажа!
Народу было немного, и то в основном женщины. На трех столах был разложен товар — духи, лак для ногтей и помада. Были еще модные зимние шляпки, но кому они сейчас нужны, летом-то. Ни трусов, ни стрейчей, ни рубашек не было. Были, правда, колготки.
Быстрым наметанным глазом Клава пробежалась по ассортименту.
— Ага, мне один «Блендамед». А это что?
Продавщица, молодая накрашенная девица, ухмыльнулась, смерив взглядом тетку.
— Краска для волос. Всех цветов и оттенков, экологически чистая и совершенно безвредная. Если вы захотите перекрасить волосы, допустим, в черный цвет, то вам всего лишь…
— Нет, спасибо. — Клава сунула пасту в карман и грустно вздохнула. Всегда хотела быть жгучей брюнеткой, но к этому еще неплохо бы годков десять скинуть, ноги подлиннее и талию потоньше. Да и Федя не поймет.
А краски было действительно много, сортов двадцать. И все какие-то естественные, как у людей, не то что родная отечественная хна, от которой волосы красные, как утренняя заря.
— Клавдия Васильевна, они тут все пирожки без нас слопали, только два осталось, — пожаловался Игорь, как только она подошла к кабинету.
— А ты чего тут, в коридоре?
— Да там Чубаристов кого-то принимает. — Игорь пожал плечами. — Просил не мешать.
— Ладно, пойдем в тридцатой посидим.
В тридцатой комнате запросто можно было уединиться и поработать. Это была как бы нейтральная полоса. Что-то тут собирались все время соорудить, но никак руки не доходили.
Клавдия достала термос и пакет с пирожками.
— Ешь, у меня диета. Худеть пора. — Она села за стол и стала рыться в папке: где распечатка по поставкам в продмаг?.. — Вот похудею, выкрашусь в жгучую брюнетку, прическу сделаю. Все бандюги повлюбляются. Представляешь, как легко допросы вести будет.
— А вы и так красивая. И совсем даже не толстая, — пробубнил Игорь с набитым ртом.
— Ага, вот она, родная. — Клава нашла распечатку. — Это ты на мне тренируешься?
— В смысле?
— Комплименты делать? Так, что тут у нас по сосискам? Ага, вот они… — Клавдия углубилась в цифры, только шевелила губами от усердия. — Поел, Игорек?
— Угу, — сыто отозвался тот.
— Сходи-ка распечатай мне на компьютере все поставки по сосискам и отправь это дело в Кимры. — Она протянула Игорю бумагу. — Пусть к завтрашнему утру сделают. Добро?
— Ничего я на вас не тренируюсь, — тихо сказал Игорь. — Вы правда не толстая.
— Ну хорошо, хорошо — тростинка. Давай беги, а то там все уйдут, еще день потеряем.
Игорь кивнул, схватил бумаги и убежал. Ну все, можно идти домой. Еще по магазинам пробежаться надо, стирального порошка купить, мяса. Мясо она Феде покупать не доверяла. Один раз попросила, так он таких костей домой притащил, что только на суп и сгодились.
Дверь неожиданно распахнулась.
— А-ага-га! Кто тут у нас в такой поздний час с преступностью борется?
Это был, конечно, Левинсон. Вкатился в кабинет эдаким калачиком и взгромоздился на стул.
— А ты чего не у себя в кабинете? Сидишь тут, как бедная родственница.
— Там Виктор с кем-то уединился, попросил не мешать.
— Скажите, какой важный. Хохму новую слышала? — потер Левинсон руки от удовольствия.
— Про Ульянова, что ли? Так ты еще утром рассказывал.
— Да нет! — Он вдруг захохотал и замахал на нее руками. — Ульянов твой протух уже давно. У меня свежачок.
— Ну давай, только быстро. А то мне домой пора.
Зазвонил телефон, и Клава схватила трубку.
— Следователь Дежкина. Говорите.
— Алло, Клавдия Васильевна? А ты че тут, не у себя? — Это звонили с вахты. — Клавдия Васильевна, заскочи к Чубаристову. Тут его водитель обыскался.
— Так он уже домой, наверно, смотался. — Дежкина посмотрела на часы.
— Нет, не смотался. Ключи не сдавал, и телефон все время занят. Ну загляни к нему, не в службу.
— Ладно, сейчас. — Она повесила трубку.
— А пирожков не осталось? — понюхал воздух Левинсон.
— Так вы ж их днем и спороли, — развела руками Клавдия.
— Спороли. — Левинсон заулыбался. — Нужно мне тебя у мужа отбить, ты такие пирожки печешь — даже моя бабушка не умела, царство ей небесное.
— Перебьешься. И так весь рабочий день мои пироги трескаешь, вон уже со стула свисаешь! — рассмеялась она и выскочила из комнаты.