В начале лета 1939 года в Равенсбрюке содержалось около тысячи женщин-заключенных. Поскольку строительство лагеря было еще не завершено, большинство из них были распределены для работы на строительных площадках. Одна заключенная, переведенная из Лихтенбурга, отмечала, что вначале лагерь даже не был полностью построен. «Это были просто бараки в песчаной пустыне»4.
В трудовых отрядах в Равенсбрюке обычно был один вооруженный охранник, хотя к большим отрядам иногда приставляли дополнительного надсмотрщика5. Заключенные редко знали имена охранников, так как должны были обращаться ко всем надсмотрщикам «фрау ауфзерин» – «госпожа надзирательница». Стали распространены прозвища, обычно навеянные действиями или внешностью охранника, например, «змея», «рыжая» или «ведьма»6.
Женщин, занятых на работах, запугивали и контролировали с помощью демонстрации насилия. Надзирателям предписывалось держаться от заключенных на расстоянии шести шагов, но всегда держать их в поле зрения. Во время любых попыток устрашения разрешалось использовать собаку или пистолет. Собаки также использовались во внешних отрядах для предотвращения побегов – эту политику пропагандировал Генрих Гиммлер7. Он считал, что клыки особенно полезны для запугивания женщин-заключенных и помогают сократить количество необходимых охранников-людей8. В результате большинство женщин-надзирательниц в Равенсбрюке работали с собаками, забирая животных у входа в лагерь по пути на уличные работы и возвращая их ночью в питомники у границы лагеря9.
Собаки всегда были на поводке и натренированы бежать за сбежавшим заключенным по команде, прижимать его к земле, рвать на нем одежду. Как правило, собака была обучена кусать три раза: первый раз – за ногу, второй – за плечо, третий – за горло10. Катарина Цех, политзаключенная в Равенсбрюке, категорически заявила, что «у Мандель всегда была с собой собака» и что многие заключенные возвращались в лагерь ночью покусанные собаками11.
Позже Мария отрицала, что собаки использовались в карательных целях. «В мое время женщины-надзирательницы в Равенсбрюке работали с собаками и были вооружены пистолетами, но только для охраны бригад, занятых на уличных работах, чтобы заключенные не подвергались опасности. В случае если кто-то сбегал, собаки использовались для того, чтобы настичь его. Из пистолетов нужно было сделать три выстрела, но не в сторону заключенного, а в воздух, чтобы сообщить, что что-то произошло»12.
Мандель руководила многими рабочими бригадами на открытом воздухе. Хотя некоторые надзиратели принимали и терпели службу на открытом воздухе, другие, как Хильдегард Лэхерт, находили долгие часы дежурства утомительными и скучными. «Мы должны были стоять там на дежурстве, будь то дождь, снег, холод или жара. Представь себе, что ты стоишь там, как ишак, по двенадцать часов подряд. В этот момент тебя уже ничего не волнует»13.
Некоторые задания стали печально известны своими тяжелыми условиями труда, особенно песчаная яма (Sandgrube). Это часто было одной из обязанностей Мандель. «В начале в Равенсбрюке я курировала работы по копанию песка»14. Это страшное задание имело ироничный подтекст, так как у многих заключенных песок раньше ассоциировался с пляжем, летом и весельем. Заключенная Ванда Пултавская описывала Sandgrube как чистую пытку, где сотни женщин были вынуждены целый день перекладывать песок из одной кучи в другую. Надсмотрщики с собаками постоянно кричали «Быстрее! Быстрее!», а женщины изо всех сил старались не отставать. «Лопаты натирали нам ладони, а песок, тяжелый и влажный утром, под ветром из Мекленбурга превращался в мелкие, смещающиеся песчинки, которые забивали нам глаза, уши и рот и проникали сквозь одежду. Мы возвращались домой, задушенные песком. Нам казалось, что он погребает нас заживо»15.
Другие заключенные, запряженные в огромные катки в командах по двенадцать – двадцать четыре человека, строили дороги внутри лагеря из камней, притащенных с берега озера16. Заключенные также разгружали корабли, полные кокса, стоя в болотистой местности вдоль берега и таская камни по несколько дней подряд. Этим бригадам приходилось работать под открытым небом в любое время года, включая «ужасную зиму» 1939–1940 годов, при температуре в минус один, одетыми лишь в летнее платье и куртку17. Ханна Бурдувна вспоминала, что темп работы был ужасным. «Мы постоянно стояли в воде, потом в паре, в жаре, а потом снова на улице. Мы постоянно простужались и часто мучились лихорадкой»18.