Уцелевшие узницы отчетливо помнили эту пытку и ее ужасные последствия для физического здоровья. «Босые ноги на грубом гравии лагерных улиц. Если у кого-то на ногах была бумага или бинт, Мандель и Эрих пинали и били, и все удары были направлены на «места с наибольшим нагноением». В ранах скапливалась пыль с улицы, мухи откладывали там яйца, раны смердели все больше и больше, и бедные жертвы не могли ходить»20.
Пораженный ужасными травмами, полученными в результате такой практики, главный лагерный врач дважды вмешивался в ситуацию, умоляя разрешить заключенным носить башмаки. В обоих случаях ему было отказано21.
Все заключенные испытали на себе муки политики Мандель в отношении обуви и ужасные условия проводимой ею переклички. Зофия Цишек с ужасом вспоминает эти переклички. «Осенью и зимой они были очень ранними, потому что было еще темно, и бесконечными, потому что номера никогда не совпадали. И было очень холодно. Мучительно холодно – особенно утром, даже летом». Цишек также содрогается, вспоминая, что с ранней весны до поздней осени заключенные ходили босиком. Она заключает: «Утренние переклички были самыми тяжелыми»22.
Глава 20
Охота на «кудрявых»
Нам каждый день говорили, что мы всего лишь цифры, и мы должны забыть, что мы люди, что о нас никто не думает, что мы никогда не вернемся в свою страну, что мы рабы и должны только работать. Нам не разрешалось улыбаться, плакать или молиться. Нам не разрешали защищаться, когда нас били.
Одна из заключенных по имени Ядвига Дзидо вспоминала, что в 1942 году в лагере царили страшный голод и ужас. «Немцы были на пике своего могущества. На лице каждой эсэсовки можно было увидеть надменность и гордость»2. Освоившись на посту главной надзирательницы, Мария с жадностью питалась страхом, который она внушала заключенным, и своей способностью вершить жизнь или смерть. Одна женщина рассказывала, что Мандель нравилось, когда мимо нее проходили с боязнью. Она несла себя с гордостью, презрительно смотря на заключенных. «Она упивалась своей властью. Она всегда была в полном обмундировании, включая перчатки. Мучения и издевательства над заключенными убеждали ее в собственной значимости»3.
Пытки Мандель часто содержали сексуальный компонент. «Однажды во время сильнейшего мороза она раздела догола заключенную прямо на глазах у всей переклички – а это более десяти тысяч женщин, – а потом избивала ее»4.
Другие заключенные вспоминают, что при Марии женщинам приказывали «обслуживать» немецких солдат. «Всех, кто отказывался, отправляли в Бункер, а тем, кто соглашался, обещали освобождение через три месяца. Если женщина возвращалась из борделя с венерическим заболеванием, ее убивали посредством инъекции яда»5.
Почти любой проступок, мнимый или реальный, мог привести и обычно приводил к наказанию. Заключенные вспоминают, что невозможно было отличить, что запрещено, а что нет, и в результате их постоянно наказывали6.
Мария Ливо вспоминала, что одним из первых приказов Мандель после того, как она стала главной надзирательницей, было «отобрать все лифчики и башмаки». Она также отбирала простыни и матрасы, так что заключенным приходилось спать на жестком дереве, и часто назначала наказание в виде «пятидесяти ударов плетью». Самым распространенным наказанием было двадцать пять плетей, четыре недели в Бункере и три месяца в штрафном отряде»7. Другая заключенная отметила, что период пребывания Мандель на посту главной надзирательницы был «временем самого большого голода». «Нам подавали переваренную и гнилую картошку. Каждое воскресенье она приказывала поститься или голодать»8.
Минни Артнер описывает пребывание Мандель на этом посту как «распорядок ужаса». Главная надзирательница неожиданно появлялась в бараках, осматривала шкафы, конфисковывала все те мелкие сокровища, которые были у женщин, и объявляла выговоры9. «На счетной перекличке ни одна колонна не вела себя так, как она хотела [по ее стандарту]. На работах на свежем воздухе она появлялась и, крича, раздавала свои фирменные пощечины»10.
Особенно враждебно Мандель относилась к польским женщинам, часто бросая в их адрес оскорбления вроде Sau-Hunde («свинособаки»), «польская банда» и «польские свиньи», и нанося им дополнительные побои. Одна из уцелевших узниц вспоминала, что, когда Мандель столкнулась с психически неуравновешенной польской заключенной, она убила ее у всех на глазах. «Она испытывала крайнюю ненависть к полькам, била нас, преследовала»11.