По правилам лагеря заключенные должны были завязывать волосы в пучок. Кудрявые волосы почему-то оскорбляли Марию, поэтому она отбирала для наказания любую несчастную женщину, которая осмеливалась позволить малейшей прядке выбиться из-под косынки12.
Для Мандель охота на кудрявых узниц часто была особым видом спорта. «Как только Мандель находила нарушительницу, она вытаскивала ее из очереди, срывала с нее косынку, обхватывала ее за уши и голову, пинала и била сапогами». Затем записывался тюремный номер заключенной, ее уводили и брили наголо. После этого несчастную заставляли носить на шее плакат, гласящий, что она нарушила лагерный порядок и отрастила кудрявые локоны13.
Также именно во время пребывания Мандель на посту главной надзирательницы, весной 1942 года, начались казни заключенных через расстрел14. Казни проводились во вторник и пятницу каждой недели15.
– Они делали это по-злому, например, приносили имена людей, которых должны были казнить на следующий день. И они всегда делали это так, чтобы во время вечерней переклички был слышен звук выстрелов16.
Казни происходили на пятачке, за лагерной стеной, где жертв ждал расстрельный взвод.
На Ванду Урбанску, работавшую в лагерной канцелярии, была возложена обязанность отыскивать листки с именами приговоренных и нести этот список сначала Кёглю на утверждение, а затем Мандель. Урбанска подтвердила, что Мандель сопровождала этих женщин в Бункер, где их держали до вечерней переклички.
Когда собирались остальные заключенные, приговоренных женщин выводили за ворота.
– Затем, спустя примерно десять минут, слышался залп. Я подчеркиваю, что в ряде случаев женщин-заключенных [лично] сопровождала Мандель. Затем имена казненных вычеркивались из списка17.
Мандель, казалось, получала удовольствие от этих казней. Одна заключенная вспоминает, что перед тем, как жертв вели на казнь, Мандель била и пинала их без причины.
– Она делала это часто, и била «профессионально», то есть по болезненным частям тела. Она избивала их вплоть до потери сознания: у жертв были избитые, кровоточащие и покрытые синяками лица18.
Ванда Пултавская отчетливо помнит казни. Помнит, как она и ее подруги не осмеливались плакать, когда в их бараки приносили списки людей, которых должны были убить на следующий день. Как не осмеливались плакать и на перекличке, когда раздавались выстрелы. «Как ужасно молчание толпы женщин!» Позже она подытожит: «Слова могут быть красноречивы, но насколько более красноречиво молчание, особенно молчание многих тысяч людей»19. Тщательно продуманная жестокость этих убийств и то, как они были исполнены, остались в памяти всех выживших.
Глава 21
Величайшая жестокость
Она была высокой и сильной, ей не составляло труда одним ударом отправить в обморок истощенных заключенных.
По моему мнению, удары рукой по лицу не были таким уж и зверством.
Надругательства не прекращались, они шли, казалось, нескончаемым потоком, одно за другим. Мария оказалась в водовороте власти, подпитываемая приступами ярости и головокружительными преимуществами своего положения. Она продолжала ежедневно избивать десятки заключенных, часто по лицу.
«Я помню, как в 1941 году Мандель избила одну женщину-заключенную до такой степени, что она умерла в лагерной больнице через несколько дней. Она держала ее левой рукой за волосы и била кулаком по лицу так, что лицо превратилось в кровавое месиво, а когда женщина упала, то Мандель еще раз десять или около того пнула ее в живот»3.
Мария была известна своей вездесущей плетью, часто в компании резиновой дубинки или деревянной доски4. Большинство заключенных по возможности избегали Мандель, так как она была склонна внезапно начинать избивать и пинать женщин практически без причины. Непредсказуемость ее нападений внушала ужас, некоторые женщины даже боялись дышать во время переклички, чтобы она не подкралась к ним сзади бесшумно. «Внезапно, словно ястреб, прежде чем человек успевал понять, что произошло, она наносила удары – била, пинала, рвала волосы». Ее физическое присутствие нагнетало ужас. «Белые глаза сверкали, как фосфор в ночи. Белые зубы стиснуты, ее голос мог исступленно срываться на высокий фальцет»6.
Ванда Пултавская вспоминала, что Мария «стояла, расставив ноги, в своих высоких сапогах, и орала на нас… Она била заключенных хлыстом по головам и прочим местам, но меня она никогда не била. В общем, она скорее обрушивала свой гнев на старых женщин, а мы были молодыми»7.