Выбрать главу

Действительно, пожилой возраст женщины, похоже, был своеобразным катализатором жестокости Марии. Возможно, это было сознательное или бессознательное выражение обиды на собственную мать, которая все еще боролась с депрессией и болезнями дома, в Мюнцкирхене.

Уршула Виньская дружила с Нелией Эпкер, которая поделилась историей о пожилой женщине в лагере, которую очень уважали другие заключенные. Однажды на главной улице лагеря Эпкер увидела, как Мандель избивает ее. Она подбежала к Мандель и сказала: «Зачем ты бьешь эту старуху? Она могла бы быть твоей матерью!» Мандель подняла руку, намереваясь ударить Эпкер. Вместо этого Эпкер схватила ее за руку и сказала: «Я женщина, и ты не имеешь права меня бить!»8.

В отместку Мандель отправила Эпкер в Бункер на три месяца почти без еды. Каждый день Мандель спешила в Бункер, останавливалась возле ее камеры и била ее по лицу, приговаривая: «Ты женщина, и я могу тебя бить!»9.

Время от времени казалось, что Марию что-то возвращало в реальный мир. Ханна Штурм, давняя заключенная, знавшая Мандель еще со времен Лихтенбурга, рассказала о зимней перекличке, которая продолжалась двенадцать часов под снегом и дождем. Было очень холодно, и многие из заключенных уже умерли, а их тела завалили аппельплац. Там была Мария, тепло одетая в кожаное пальто, раздавая удары как ей вздумается. Штурм решила рискнуть и подойти к Мандель, которая стояла и ухмылялась.

– Фрау обер Мандель, вы же австрийка.

– Заткнись! – рявкнула Мандель.

– Пожалуйста, позвольте нам покинуть строй. Взгляните, сколько трупов уже лежит здесь. Среди них могла бы быть и ваша мать!

Мандель пнула Штурм и ушла в свой кабинет. Через пять минут прозвучала сирена, и пленных отпустили обратно в казармы. Штурм сделала вывод: «Как-то надо было прикоснуться к ее нутру, словно они ее знали»10.

Мандель, похоже, питала особую неприязнь к свидетелям Иеговы – наследие, оставшееся после ее пребывания в Лихтенбурге. «Заключенные, которые носили кресты, выводили ее из себя (полное безумие). Они делали кресты из пуговиц, зубных щеток и тому подобного. Она относилась к этому как к саботажу и жестоко наказывала их»11. Одна из уцелевших заключенных помнит, как Мария так злобно сорвала крест с ее шеи, что та начала истекать кровью, еще больше разъярив «Фрау обер», которая повалила ее на землю, нанеся неизгладимые повреждения почкам12.

После войны заключенные описывали Мандель как «самого жестокого человека»13. Позже, когда Марию ждал суд с возможным смертным приговором, она заявила, что пока заключенные вели себя прилично, она никогда не была «злой или скверной»14.

Я была мила с ними и всегда была рада помочь им. Порой, когда ситуация выходила из-под контроля и несла в себе неприятности, я могла отвесить оплеуху. [Но] я никогда не причиняла ни одной женщине [серьезных] физических травм, так как за это пришлось бы отвечать. Я бы никогда не набрасывалась на порядочного человека и не причиняла ему вреда.

Согласно лагерным правилам, с которыми я была знакома, нам запрещалось бить заключенных, но я понимала это так, что их нельзя было бить специальными инструментами, например, тростью или дубинкой. Поэтому, в моем представлении, удары рукой по лицу не были таким уж и зверством15.

Глава 22

«Подопытные кролики»

Наши собственные ноги смердели хуже разлагавшихся трупов.

Зофия Цишек-Кавинская, бывший «подопытный кролик»1

1942 год принес в жизнь Марии много новых событий.

В результате масштабного расширения Равенсбрюка было построено двенадцать новых бараков, а на периферии лагеря открылся лагерь смерти Уккермарк. Брат Марии Георг ушел на войну.

Именно в это время Мария предприняла необходимый шаг, чтобы обеспечить себе будущее в нацистской иерархии. «В 1941 году я вступила в партийную организацию Deutsche Frauenschaft, а летом 1942 года вступила в NSDAP. В это время эсэсовцы в лагере разослали опросник, в котором подчеркивалось, что все охранники должны состоять в партии»2.

Только теперь, спустя пять лет после аншлюса и после того, как Марию уволили с почты в Мюнцкирхене за то, что она не была членом национал-социалистической партии, а также после того, как она потеряла своего жениха по той же причине, Мария официально стала членом нацистской партии.