Кроме того, Бэннон обрадовался возможности принести Никки ужин.
— Доверьте это мне, — сказал он.
Глава 13
Корабль качало под влиянием возрастающей бури, а Никки посмотрела на горшок, доставленный Бэнноном в ее каюту. Она подняла деревянную крышку и понюхала.
— Это рыбная похлебка, — сказал Бэннон, счастливый быть полезным. Он задержался возле двери каюты, когда корабль накренило, но улыбка не сходила с его лица. — Повар хотел убедиться, что ты это съешь.
— Пожалуй, отведаю.
Никки не собиралась рисковать и выходить под порывистый ветер, чтобы пробраться к камбузу. Молодой человек был таким нетерпеливым, таким заботливым; она знала: стоило отказаться от пищи, и тот будет продолжать ей докучать.
— Спасибо.
— Сейчас моя вахта. Я должен вернуться к своим обязанностям. — Бэннон, очевидно, хотел пообщаться с ней, надеясь, что колдунья попросит его остаться ненадолго.
— Да, тебе стоит вернуться. — Никки взяла горшок, окруженный пикантными, рыбными ароматами, и когда молодой человек неловко удалился, она закрыла хлипкую дверь каюты.
Убранство ее каюты состояло из дощатой перегородки, умывальника, узкого зашторенного окошка и небольшой полки. Постелью служила жесткая узкая койка с шерстяным одеялом, а маленькая масляная лампа освещала комнату своим мерцающим пламенем.
Сидя на койке, Никки подняла крышку горшка и щербатой деревянной ложкой помешала молочный бульон. Порции рыбы плавали среди вялой зелени, корявых клубней и кусочков лука. Она попробовала варево — на вкус был кислое, приправленное незнакомыми специями.
На службе императора Джеганя Никки путешествовала по Древнему миру и отведала множество странных кулинарных изысков с сомнительными ароматами, которыми могла наслаждаться только голодная женщина. Это рагу напоминало ей одно из них, возможно потому, что в бульоне свернулось молоко. Но она нуждалась в пище, а это была еда, и ничего более.
Корпус скрипел и сгибался, когда корабль ощущал на себе давление волн и нарастающий ветер. Закончив с трапезой, колдунья повернула ручку в масляной лампе, чтобы убрать фитиль и погасить пламя. В ее тесной каюте теперь была лишь темнота и звуки сопротивляющегося корабля.
Никки лежала на спине на своей узкой койке, пытаясь заснуть, чувствуя, как, подобно волнам снаружи, заиграли внутренности. Вскоре она обернулась покрывалом и ее пробрала дрожь. Озноб становился все сильнее. Мускулы сжались, в голове появился стук.
Через час Никки поняла, что похлебка была отравлена, а не просто испорчена, — и содержала какое-то смертельное вещество. Она должна была догадаться, ей следовало быть более осторожной. Многие пытались убить ее раньше, многие.
Но все же оставалось непонятным: зачем Бэннон решил ее отравить. Нет, она не могла в это поверить. Простой, усердный молодой человек не мог быть ни интриганом, ни изменником. Она доверяла еде, принесенной им лично.
Но одурачить можно было самого юношу.
Никки свернулась калачиком, тяжело дыша, пытаясь погасить огонь в своих внутренностях. На коже выступила испарина, дрожь, усилившись, стала похожа на судороги. Ее мутило, будто кто-то вонзил в живот копье и крутил его вместе с кишками. Он испугалась, что их вырвет, как случилось с тем ныряльщиком.
Едва ли в состоянии что-то видеть или соображать, Никки соскользнула со своей койки и встала, покачиваясь на ослабевших ногах. Колени чуть не подогнулись, но она успела ухватиться за доски перегородки. Кружилась голова. Ее вырвало, словно чья-то невидимая рука дошла до горла и пыталась выдернуть внутренности.
Опершись о стену каюты, Никки едва держалась на ногах, и с трудом заметила, что «Идущий» содрогнулся под шквалом волн. Зрение размылось, но в каюте и так было темно, поэтому она все равно ничего не могла разглядеть. Мышцы казались мокрой тряпкой.
Чтобы ей помогли, Никки нужно было добраться до Натана. Она не могла думать ни о ком другом. Должно быть, волшебник сможет очистить ее от яда и залечить повреждения. Лишь бы только отыскать дверь в этой вращающейся каюте.
Ее снова стошнило — на этот раз рвота залила весь пол, но яд уже успел всосаться. Колдунья попыталась призвать немного магии, чтобы придать себе сил, по крайней мере, чтобы выбраться из этой западни, — но не позволяло головокружение. Мысли вращались, подобно колесу, окаймленному зазубренными лезвиями.
Нужно было скорее найти дорогу на палубу, где, она надеялась, свежий холодный воздух оживит ее.