До тех пор, пока люди не вторглись, пока воры не пробрались в хитросплетения рифов и не отняли те вещи, что были самыми ценными для шелки; потери эти были невосполнимы. Все их мечты…
Шелки убили и пожрали тех двух воров, что приплыли за их жемчужинами. Они схватили ныряльщиков, удерживая их под водой. Королева знала, что слабые воздуходышащие скоро утонут, израсходовав воздух из своих изможденных легких, но подобная легкая смерть не являлась достаточной платой. Своими длинными когтями королева разорвала горло первого ныряльщика, наблюдая, как красная кровь хлынула во взрыве пузырьков.
Второй ныряльщик пытался сбежать от ее солдат, но оказался слабым и неспособным ускользнуть. Когда ее народ закончил пить кровь из зияющей раны на шее первой жертвы, королева шелки смотрела в широко раскрытые от страха глаза второго человека, наблюдая за его последним глотком воздуха, как он задыхается в изумлении и ужасе. Прежде, чем свет померк в глазах ныряльщика, она разорвала его горло и дала своему народу пищу.
Это было лишь начало — и этого было недостаточно.
По форме корпуса корабля над головой и нескончаемому привкусу покрытому ракушками дереву в воде, королева шелки знала, что это тот же корабль, уже несколько раз грабивший их рифы. Она знала, что он вернется, и поэтому морской народ должен был остановить людей. Возможно, если они убьют всю команду и затопят деревянное судно, одной этой битвы станет достаточно. Люди могут быть достаточно мудры, чтобы держаться подальше.
Возможно… но возможно нет. И тогда уже будет всеобщая война.
Ее народ жаждал крови. У человеческой крови был более резкий, более яркий вкус, чем у рыб, и сегодня шелки наедятся досыта.
Она дугой взмыла вверх, скользя к судну, что висело над головой. Как по команде, более сотни ее подопечных подобрались к корпусу и вцепились в скользкую древесину своими когтистыми руками. Удар за ударом, они поднялись к враждебному им воздуху и взобрались на борт корабля.
Перешагнув этих троих, Никки проигнорировала стоны оскопленных мужчин, валявшихся посреди каюты на полу в ее рвотных массах. Она все еще ощущала слабость от яда, но была удовлетворена тем, что ловко обезоружила несостоявшихся насильников. Никки оставила их и покинула каюту.
«Идущий по волнам» содрогался в агонии бури, и колдунья натыкалась на стены узкого коридора, пытаясь добраться до каюты Натана. Она задалась вопросом, слышал ли старый волшебник крики мужчин, но ревущий шторм и хлещущий ветер были настолько громкими, что она вообще с трудом могла мыслить. В голове стучало. Внезапно Никки согнулась пополам и ее вырвало на палубу. Она надеялась, что волшебник все же поможет ей и вытянет из нее яд.
Однако, добравшись до его каюты, Никки обнаружила дверь открытой. Он по какой-то причине вышел на палубу в такой ветер и брызги волн. Едва она появилась снаружи, холодные капли дождя ударили в лицо, ледяная дрожь заставила взбодриться и ветер разбросал волосы во все стороны. Никки втянула воздух и прокричала Натана по имени.
Немного погодя колдунья увидела его цепляющимся за канат у основания бизань-мачты. Длинные белые волосы волшебника болтались по плечам словно мокрые веревки. Натан закутался в промасленный плащ, но шторм свирепствовал с такой силой, что он, несомненно, все равно весь вымок. Судя по выражению его лица, волшебника явно тошнило, и Никки не удивилась бы, узнав, что тот тоже отравлен. Но, скорее всего, Натана просто укачало. Он держал свой меч при себе, словно намереваясь сражаться с дождем.
Никки ступила на омываемую волнами палубу, будто норовя почерпнуть энергию бури и отбросить затянувшееся действие яда. Ее черное платье промокло насквозь, но равновесие она пока сохраняла. Никки пробиралась вперед, схватившись за канат, чтобы удержаться, когда корабль упал с гребня волны, а затем снова поднялся в вызывающей тошноту качке.
Натан, заметив ее, расплылся в широкой ухмылке.
— Ты неважно выглядишь, колдунья. Шторм тебе не по душе?
— Мне не по душе яд, — прокричала она в шуме волн. — Но я поправлюсь. К несчастью, капитану Илаю придется подыскать новых ныряльщиков за жемчужинами.
Больше она ничего не сказала.