Е. А. Салиасъ
III. Госпожа Смерть
Давно тому назадъ проживалъ около Севильи, въ маленькой деревушкѣ, нѣкто Родриго Гомесъ, человѣкъ бѣдный отъ своей безпечности и лѣни. Работать онъ не хотѣлъ, въ торреросы [1] итти боялся, потому что въ тѣ времена на бояхъ быковъ бывало опаснѣе, чѣмъ теперь; въ монахи итти ему не хотѣлось — не весело все Богу молиться; въ солдаты итти пора прошла, да и тоже страшно — пожалуй воевать придется.
И такъ, жить Гомесу было нечѣмъ, а семья его все увеличивалась. Что ни годъ, новый сынъ у него рождался — и такъ дошло дѣло до 18-го. И всѣ-то 18 ѣсть просятъ.
Прослышалъ Родриго Гомесъ, что если онъ доложитъ королю, что у него полторы дюжины сыновей, одинъ краше другого, а ѣсть нечего, — то ему выдадутъ пенсію.
Собрался онъ ко двору въ столицу.
Кому незадача въ жизни, то все на свѣтѣ — и самое умное — кверху ногами выйдетъ.
Пришелъ Гомесъ въ столицу, велѣлъ объ себѣ доложить королю, что «такъ и такъ, молъ, у меня полторы дюжины сыновей, одинъ краше другого, а ѣсть нечего. Дайте пенсію».
Король было обѣщалъ, но въ тотъ-же самый день заболѣлъ молодой королевичъ (а у короля только и былъ одинъ единственный сынъ и наслѣдникъ престола); захворалъ королевичъ объѣвшись фигъ, слегъ и умираетъ совсѣмъ — и все въ столицѣ стало вверхъ дномъ; а вмѣстѣ съ другими важными дѣлами и обѣщанная пенсія пошла къ чорту. Созвали докторовъ со веей Испаніи, но доктора объявили, что ничѣмъ помочь нельзя и что королевичъ Богу душу отдастъ чрезъ три дня.
Гомесъ, видя, что королю и двору не до него, грустный собрался домой съ пустыми руками. Только и было у него въ рукахъ что колбаса да апельсянъ.
Выйдя за городъ, онъ съ горя сѣлъ надорогѣ и собрался съѣсть свою провизію. Грустно ему стало.
— Вотъ, думаетъ, — королевичъ умираетъ, а ему ли не жить. У меня вотъ полторы дюжины сыновей и ни одинъ, поди, не умретъ. Хоть бы мнѣ ужъ самому умереть! Такъ нѣтъ — и за мной смерть, поди, не скоро придетъ.
Только успѣлъ Гомесъ подумать это, какъ видитъ — подходитъ къ нему грязная и противная старуха-нищенка, какъ есть вѣдьма, и говоритъ:
— Кушать изволите, донъ-Родриго Гомесъ?
— Да-съ! вамъ не угодно ли?
Извѣстно, что всякій благовоспитанный кавалеръ, когда ѣстъ, долженъ поневолѣ предложить присутствующему раздѣлить съ нимъ хлѣбъ-соль; но извѣстно тоже, что всякій благовоспитанный кавальеро или дама должны отказаться, когда имъ предлагаютъ раздѣлить пищу.
Какова же была досада Гомеса, когда старая вѣдьма въ мгновеніе ока плюхнулась около него на траву и сказала:
— Ахъ, съ удовольствіемъ! Я уже давно не ѣла.
Взяла она колбасу, отрѣзала оба кончика, гдѣ торчали веревочки, для Гомеса, сама зацѣпила всю колбасу своими зубищами — и не успѣлъ Гомесъ мигнуть, какъ старуха сожрала ее всю. Какъ бы и не бывало ее никогда.
— Ахъ, чортъ тебя побери! подумалъ Гомесъ.
— А это, говоритъ старуха, — что у васъ? Апельсинъ? Съудовольствіемъ.
И, взявъ сама изъ рукъ Гомеса апельсинъ, старая вѣдьма, не обчищая его, угрызла съ кожей въ одну секунду.
— Нѣтъ, какова чертовка! подумалъ Гомссъ. про вебя: — Нужно мнѣ было тутъ располагаться ѣсть, на дорогѣ, гдѣ всякій чортъ таскается.
— А знаете, колбаса-то и апельсянъ превкусные! говоритъ старуха. — Я съ удовольствіемъ ихъ скушала.
— Оно и замѣтно, сердито сказалъ Гомесъ.
— Нѣтъ ли у васъ еще чего съѣсть?
Гомесъ на такое невѣжество, еще и невиданное въ Испаніи, ничего и отвѣчать не захотѣлъ, а всталъ и сказалъ:- Прощайте, сударыня.
— Погодите, донъ-Гомесъ. Вы меня угостили — и я хочу отплатить вамъ добромъ. Хотите ли вы быть богаты?
Гомесъ поглядѣлъ на старую вѣдьму въ дырявомъ балахонѣ, босоногую, нечесаную, и понялъ, что отъ этой обжоры и хвастуньи ничего путнаго не дождешься. Лучше уйти.
— А вы не спѣшите. Присядьте-ко.
Нечего дѣлать. Гомесъ, какъ благовоспитанный кавальеро, сѣлъ опять и, глядя на животъ старухи, поневолѣ опять подумалъ:
— Эка обида — куда моя колбаса съ апельсяномъ пошли!
— Позвольте имѣть честь прежде всего вамъ представиться! сказала старуха, дѣлая ручкой. — Я сама госпожа Смерть — собственной, такъ сказать, своей персоной.
Гомеса такъ и отбросило отъ собесѣдницы.
— Вы, вѣроятно, слыхали обо мнѣ, хотя въ вашъ домъ давненько я уже не навѣдывалась.
Гомесъ вскочилъ и хотѣлъ было удрать что было мочи, да вспомнилъ, что вѣдь отъ смерти не уйдешь, смерть вездѣ тебя найдетъ. Такъ что-жъ бѣгать? Да при томъ дѣла его были такъ плохи, что онъ самъ за полчаса предъ тѣмъ звалъ ее къ себѣ.
— Сударыня, если я васъ звалъ, тому назадъ минуту… Если вы потому явились, что я… Началъ заикаться Гомесъ. — Я могу васъ увѣрить, что я пошутилъ. Я бы не посмѣльвасъ безпокоить. У васъ столько дѣла на свѣтѣ, что такую важную и занятую особу я не рѣшился бы безпокоить.
1
Торреро или матадорами называются на боѣ быковъ сражающіеся съ разъяреннымъ животнымъ одинъ на одинъ, пѣшіе бойцы, воорушенные шпагой, которой они обязаны нанести быку смертельный ударъ не иначе какъ спереди и непремѣнно черезъ наклоненные рога въ становую жилу.