– Я уверена, – продолжала Анна, – Экла спешила сказать вам, что простила, что более не сердится на вас. И потом… разве может женщина долго обижаться на горячо любимого мужа? Вы просто молоды, в вас еще живут подозрения, которые на деле совсем не нужны.
Он рассеяно внимал ее словам, но они не приносили ему успокоения. Разве можно было назвать сцену, произошедшую между ними накануне, семейной ссорой? Действительно ли было в ней место обиде, грубому слову, оскорблению, за которые после можно было прощать?
Нет. Они разочаровались друг в друге – и только. Они оба смутно ожидали от будущего чего-то иного, понятного каждому из них в отдельности, чего не получили. Они просто утратили друг для друга сказочно-волнующий ореол; слова и доводы были излишни.
Даниэль вздохнул, собираясь с духом.
– А что, если я ей не…
Он подавлено умолк, увидя в глазах собеседницы живейшее внимание, вызванное заботой и сопереживанием.
– Что «не»? – спросила Анна.
– Не…- Он пожал плечами; кровь прилила к его щекам; глаза нервно заблестели. – Не… нравлюсь?
– Не нравитесь? – Анна часто заморгала, после чего принялась горячо убеждать в обратном. Но теперь-то Даниэль точно не слушал ее. Он понял, что должен как можно скорее освободиться от лжи.
14
Доктор Сормс констатировал сотрясение мозга. Больную тошнило, полночи она тщетно боролась с беспамятством. Под утро ей немного полегчало, боль утихла, позволив несчастной отдохнуть. Ненадолго придя в сознание, она снова погрузилась в сон, который на сей раз был тих и покоен.
Хоть доктор Сормс и отличался завидным присутствием духа, вид Эклы заставил его содрогнуться от жалости. Еще несколько часов назад он самолично кружил ее в танце под хлопки и гиканье односельчан на ярко озаренной площадке, и вот уже сейчас эта самая женщина едва могла говорить. Упав с лошади, она сильно расшиблась о камни, которыми была вымощена дорога; ее голова была разбита в кровь. Опытный глаз специалиста отметил на редкость крепкое здоровье пациентки: там, где другая изнеженная дама испустила бы дух, эта отчаянно боролась за свое спасение. Жажда жизни прочно укоренилась в ее существе, и Экла, без сомненья, должна была скоро поправиться, однако, говоря откровенно, от нежелательных последствий ее уберегла лишь воля случая.
Пострадавшую никак нельзя было тревожить. Она нуждалась в покое, поэтому Сормс решил оставить ее в своем доме, так как жил один, имея множество пустующих комнат, в которых размещали пациентов, если больница оказывалась переполнена. Старый холостяк, доктор Сормс пользовался в деревне большим авторитетом. Живущий степенно и чинно, по мере сил просвещающий местное население, умеющий внушительно рассуждать с лицом философа, он виделся людям загадочным и благородным. Дожив до преклонных лет, этот человек сохранил подвижность; его открытый характер и чуткая душа притягивали тех, кто нуждались в поддержке. Люди шли к Сормсу за помощью или советом, и должный отклик не заставлял себя долго ждать. Высокий, с проступающей сединой в густых волосах, Сормс обладал правильными чертами лица – в них было что-то от аристократа, а именно строгость, за коей скрывалось доброе сердце.
Несмотря на внешне кроткий нрав, доктор имел над людьми бессознательную власть: перед ним благоговели, его высказывания передавали из уст в уста, а самый горячий спор в забегаловке Джонса утихал сам собой, стоило на пороге появиться Сормсу. В силу напутствий своей профессии доктор не злоупотреблял спиртным; самое большее – он иной раз позволял себе пару глотков сухого вина, и то не без повода. Ко всем без исключения он относился с равной терпимостью, выраженной в усталых морщинках щек и лба, что избороздили лицо крупной сеткой.
Однако терпение Сормса исчерпало себя, когда Даниэль, подхлестываемый паникой, ринулся к дверям, за которыми находилась больная.
– Пустите! Я должен поговорить с ней! – вскричал молодой человек, сурово остановленный доктором.
– Вы не поняли, – почтительно кашлянув, приблизился к ним Роберт. – Он ее муж, ему можно.
– В таком состоянии вам к ней нельзя, – ровным голосом возразил Сормс, смотря в широко раскрытые глаза Даниэля. – Успокойтесь. Жизни вашей супруги ничего не угрожает, однако своей паникой вы можете напугать ее.
Даниэль уронил голову на грудь…
Со двора в холл чистого докторского дома стали входить незнакомые люди. Кашляя, неловко расшаркиваясь, они снимали шляпы, после чего останавливались и принимались в упор глазеть на присутствующих в жадном ожидании драмы. Даниэль знал, что его теперь осматривают с самым что ни на есть пристрастием, и у каждого в уме уже сложилось свое мнение: «за» или «против».
– Это он?.. Ну что? Есть какие-то результаты? Она выживет? – со всех сторон слышался шепот. Среди волнующихся за здоровье госпожи Суаль были и те, кто накануне содействовал осуществлению ее сумасбродной затеи, а потому справедливо ожидали упреков со стороны мужа пострадавшей.
Но «муж» молчал. Он выглядел потерянным ребенком, который, дрожа, ищет в толпе знакомое лицо, ибо ничто не было способно так удручать Элинта, как ложь, какой бы безобидной она ни была.
В миг, когда он ощущал себя стоящим на острие иглы, кто-то мягко тронул его за плечо.
– Идемте. Так и быть, вы сможете ее увидеть, – смягчившись, сказал Сормс. – Но не вздумайте говорить ничего такого, что способно взволновать: она сильно потрясена.
…Даниэль переступил порог на ватных ногах; то, что предстояло ему увидеть, было поистине ужасно. Перемена, разразившаяся подобно урагану, поражала, доказывая в лишний раз, насколько ничтожную роль играет внешность и сколь огромно влияние качеств, наполняющих ее, словно пустой сосуд – живой водою.
Без прежних своих привычек, без расточительной улыбки, без задиристого огонька в глазах лицо Эклы потускнело, точно скрылось солнце и наступили безвременные сумерки. Госпожа Суаль была из числа тех, кто, кажется, просто не умеет болеть, а если и вынужден, то не способен при этом оставаться самим собой. Вместе с живостью она потеряла саму себя; даже черты ее стали иными. Даниэль едва ее узнал – пусть теперь голова Эклы обхвачена широкой полосой бинтов, а на припухшем лице «красуются» отметины зеленки, всё равно это она: другая, но неизменно любимая…
Даниэль приблизился к постели больной и взял ее слабую, горячую сухим жаром руку. Слова не шли на ум – его в упор рассматривали огромные зеленые глаза. Напрасно ли он ждал от Эклы разрешения головоломки? В ее взгляде угадывались неловкость и томление… Она была так слаба, что ее усилий хватало только на бесполезные попытки оторвать голову от подушки. Экла закрывала глаза, после чего вновь открывала их с затравленным выражением муки. Ее губы затрепетали – Даниэль наклонился ближе, но ничего не расслышал.
Сормс подал знак, время свидания истекло. Увы! Даниэлю ничего не оставалось сказать ей. Она была беспомощна – еще беспомощнее казался он самому себе. Что могут передать пустые фразы, когда невозможно выразить мелодию души?!
– Здесь есть и ваша вина, – произнес Сормс, всматриваясь в неподдельно расстроенного Даниэля. – Напрасно вы оставили ее одну.
Тот силился обернуться: ему чудилось, что Экла по-прежнему глядит на него и жаждет что-то сказать. Но нет. Ее глаза уже были закрыты.
Они вышли в коридор, и доктор затворил за Даниэлем дверь.
– Она поправится быстрее, чем вы думаете. Вам следует отложить все дела до выздоровления вашей супруги. Поверьте, в вас она нуждается больше, чем в пилюлях.
– Во мне? – машинально переспросил он, но Сормс улыбнулся – нелепо прозвучал этот вопрос из уст законного мужа.
– Я предупреждал: нужно было уехать, – несколько раз повторил Элинт, пока Сормс, окончательно проникнувшись симпатией к диковатому парню, не потрепал его по плечу.
– Вы устали. Ступайте в соседнюю комнату. После я зайду к вам.
– Что она сказала? Она потеряла рассудок? – бесцеремонно влез с расспросами Роберт, но его любопытство осталось без удовлетворения.