Выбрать главу

Тут она принялась извиняться, а он небрежно отмахнулся: «Пустяки!», и на том инцидент был исчерпан. Но вскоре всё повторилось снова. На сей раз из вежливости и страха рассердить Рэя Лилу не спросила его, хотя точно знала: странная перемена заключалась не в банальной неловкости. Что-то другое таилось здесь, о чем Рэй не хотел говорить и что заставляло барышню трепетать от тревоги. Но она слишком дорожила дружбой именитого человека, чтобы ему докучать. Лилу молчала. Ей нравилось в Рэе всё, и она бы со смирением приняла любой его недостаток.

В свою очередь Гинсбет не уставал благодарить судьбу за то, что она подарила ему преданность этого трогательного создания. Лилу не любила говорить о своих родителях. Рэй чувствовал, что напоминание об этом причиняет ей душевную муку, поэтому извечно вел беседы на темы музыки, живописи, книг и… любви. За понимание девушка благодарила его взглядом, а иногда – легким рукопожатием. Гинсбет ни разу не был в ее доме. Они встречались на нейтральной территории: в гостях, на балах и приемах, на пикниках, а также на прогулках по лесу или на яхте – по морю. Рэй никогда не внимал гласу сплетен, но мельком слышал, что родители Лилу – люди мутные. Ему было всё равно. Чистота этой девушки была способна извинить грехи всего мира – по крайней мере, для него одного.

Созерцать ее невинную красу стало для него верхом наслаждения: вытянутый овал лица, подбородок в виде пряничка, чуть вздернутый нос, молочно-белая кожа, белесые ресницы и кроткий взгляд больших глаз цвета морской волны, в которых любовь наметила след особой задумчивости. Однако не одна красота побудила Гинсбета столь поспешно отдать предпочтение этой девушке. Ранее он много ездил из страны в страну и за время своих странствий видел не один десяток женщин поразительной красоты; внешность перестала его интересовать. В Лилу Рэю нравилась улыбка. Разве можно сравнить ее улыбку с фальшивым зубоскальством светских дам? Она освещала лицо изнутри, оживляя в нем каждую черточку, придавая всему облику яркую многогранность. Стоило Лилу улыбнуться, как Рэй чувствовал себя счастливейшим человеком на свете. Ночами, тщетно стараясь уснуть, он с удовольствием оживлял в памяти все их встречи, а писательское воображение помогало ему восстанавливать забытые моменты.

Быть может, Лилу вовсе не была такой уж необыкновенной? Она была одной из барышень на выданье – частичкой многоликой толпы женщин Курдзона. Рэй злился, когда позволял себе так думать. С трепетом он вспоминал, как однажды, легко подхватив девушку на руки, он перенес ее через ручей, что петлял в тенистом сумраке леса, и она покорно прижалась к его плечу… Как после, увидев, что Рэй промочил ноги, она велела ему сесть на поваленное бревно и снять обувь. Когда же он позволил всё это проделать с собой, с хозяйским видом взяла из его рук ботинки и отнесла на озаренную солнцем лужайку, где оставила просыхать.

А как в другой раз на пикнике Лилу испортила платье, зацепившись за куст шиповника, и Рэй был вынужден в течение дня не отходить от нее, дабы прикрывать собой изъян ее наряда. Впрочем, в тот день Гинсбет тихо благодарил злополучный куст…

Перечень маленьких услуг, оказываемых ими друг другу, мог быть неисчислим. Помимо прочего в обязанности Рэя входило нести зонтик над Лилу при каждой их прогулке. А как прекрасна была их поездка на яхте! Солнце на безоблачном, выцветшем от зноя небе и яркая голубизна волн слепили глаза; ветер обдавал разгоряченные лица прохладными брызгами. Лилу попросилась порулить и взвизгивала, смеясь, когда суденышко, встретив удар волны, трепетало и грозило лечь на бок. Никогда она не была такой привлекательной: ее лицо, розовое под порывами ветра, светилось радостью. С растрепанной копной золотых волос, в соломенной шляпке она выглядела сущим ребенком…

Но чаще Рэй вспоминал тот день, когда они как обычно отправились бродить по дебрям леса в предместье городка. Весь путь, в течение которого друзьям приходилось карабкаться по наклонным скалистым тропам, густо опутанным плющом, перепрыгивать через расселины и обходить грязь, – Лилу крепко держалась за руку своего верного спутника, позволяя ему шутливо препираться с ее женской неловкостью. Но вдруг из-за ближних кустов на них с лаем кинулись два охотничьих пса…

Рэй с содроганием вспоминал, как побелело лицо девушки и как она до боли стиснула его ладонь. Пока хозяин, сыпля извинениями, привязывал и уводил собак, Лилу не проронила ни звука. Она даже не тронулась с места, чтобы спрятаться за спину Гинсбета. Только потом, когда опасность миновала, ее будто что-то подхлестнуло изнутри. Она громко зарыдала, бросившись ему на шею… Рэю пришлось долго успокаивать ее, прежде чем от рыданий взахлеб Лилу не перешла на тихие всхлипывания.

Испуг девушки, ее самообладание и следующий за всем этим всплеск детской беспомощности – потрясли Рэя до глубины души. Но в то же время ему было приятно сознавать, что именно он, а не кто-нибудь еще, является для нее незаменимым защитником – тем, в ком Лилу может без устали черпать силы и энергию. Она нуждается в нем… О, как упоительно сознавать это! При мысли, что Лилу зависит лишь от него, что всей душой желает быть с ним, Рэя захлестнула волна томительной страсти; остатки робости сгинули в небытие – где им и место, – а на поверхности во всей полноте обозначились качества уверенного мужчины-властителя, который умеет играючи держать судьбы людей в своих руках. Да, когда-то, в далекие бесславные времена он позволял людям распоряжаться собою, зато сейчас право властвовать и повелевать доставит ему много ни с чем несравнимого удовлетворения.

И Гинсбет, отстранив плачущую девушку от себя, ласково прикоснулся губами к ее влажной щеке, а затем, не встретив сопротивления, впился в ее губы стремительным, жадным поцелуем… Так состоялось их объяснение. Одного взгляда, брошенного на Лилу, было достаточно, чтобы понять: она счастлива…

Три месяца прошли незаметно в катаниях на яхте, конных или пеших прогулках, вечеринках и пикниках. В начале четвертого месяца со дня знакомства Рэй перешел в наступление. Он получил желаемое довольно легко: стоило заикнуться о браке, как Лилу дала согласие. Она, безгранично веря ему, не задумываясь приняла, в сущности, поспешное предложение руки и сердца, но никто ее не осудил. Все знали: так должно быть и так будет… Слишком подходят эти двое друг другу.

Итак, дело осталось за родительским благословением, но Рэй, окрыленный любовью, особо не переживал на сей счет. Его карьера, репутация, да запас приятных слов должны дать отличный результат. Бояться нечего. Хотя права была молва – Лилу оттягивала предстоящую встречу. Да, Гинсбет не мальчик – ему тридцать четыре. Быть может, он уже был женат… Но как обаятелен, как умен этот человек! А в душе он такой же юный, каким был, должно быть, двадцать лет назад. Лилу с ним так интересно! Каждый раз у Рэя готова новая история, завораживающая слух и уносящая в дебри мечтаний.

Нет, отнюдь не родительского запрета боялась Лилу. Она боялась самого Рэя…

26

Очередная встреча Гинсбета с невестой состоялась на приеме у Дориганов. Вечер происходил в загородном особняке необычной полукруглой формы со стеклянным куполом и рядом высоких сводчатых окон. Хозяева любили лоск и обилие света. Этим объяснялось отсутствие привычного во всех богатых домах тенистого сада – во дворе не было ни одного деревца, отчего в летнюю пору здесь нестерпимо палил зной. Внутри дома жажда света выражалась в легких занавесях из тюля, отказе от плотных гардин и темных обоев. Днем лучи проникали внутрь залы через стеклянный купол, вечером включалась дивная подсветка, и тогда все стены будто оживали, покрываясь золотистыми огнями, словно рождественская ель.

Обстановка комнат сочетала в себе подобие стилей барокко и ампир: блеск и пышность бальных зал граничила с наличием причудливых барельефов. Белоснежные балюстрады плавно перетекали в площадки с мягким диваном и креслами. Начищенный до зеркального блеска паркет и специальная оркестровая ниша обещали незабываемый бал.

Также обилие дорогих вин и игристого шампанского делали Дориганов находкой для гостей. На вечер были приглашены сливки местного общества: писатели, музыканты, поэты, ученые, литературные критики. Праздник вступил в свои права; от выпитого люди оживились, однако слишком степенный это был народ, чтобы разгуляться до умопомрачения. Обстановка сохраняла приличествующее напряжение.