– Их словам я не придам никакого значения до тех пор, пока ты сама не захочешь мне всё рассказать.
Лилу мучительно колебалась: ее любовь схлестнулась со страхом. Иногда Рэй казался ей таким важным, что в сравнении с ним она чувствовала себя пустышкой. Он хотел чего-то огромного, бурлящего, рискового, чего она не могла ему дать. Лилу была только примерной барышней девятнадцати лет. Всякий раз, когда они бывали вместе, как бы тепло и уютно им не было вдвоем, взгляд Рэя выдавал что-то невысказанное, терзающее. Его глаза смотрели вдаль с ожиданием чего-то, чего упорно не понимала Лилу.
Лилу стыдилась своей матери и вовсе хотела бы от нее отречься, но такой поступок осквернил бы ее добродетель в глазах Рэя. Поэтому девушка отважилась действовать.
– Всё… правда.
Она выговорила это с таким обреченным видом, что Рэй засомневался, ведь она не могла слышать, что именно говорили о ней.
– Ты уверена? – мягко спросил он.
– Да…- На него смотрели большие глаза, исполненные искреннего сожаления.
– Ну-ну, милая, ты невиновата, – поспешил он развеять ее страхи.
– Ты встретишься с моими родителями и сам всё поймешь. Ты им понравишься. А моя мама… Ей особенно интересно будет поговорить с тобой. Ее всегда привлекали люди с… воображением.
Лилу говорила спокойно, но Гинсбет чувствовал стену недосказанности. Уже один тот факт, что она против обыкновения стыдливо опускает глаза, указывал на долю правды в суждениях сплетников.
– Уйдем? – угадал он желание девушки.
– Да.
27
Рука об руку они миновали долгий ряд комнат, несколько раз были вынуждены приостановиться ради разговора с кем-то из гостей, пока наконец не оказались на улице. Решив пройтись, Лилу и Рэй велели шоферу ехать позади на случай, если они утомятся и пожелают сесть в автомобиль. Вокруг простиралась парковая зона: кроны деревьев тесно смыкались над узкой аллеей. Редкие отблески соседних усадеб бросали вспышки света, и Рэй с жарким томлением замечал, как волосы Лилу загораются сотнями янтарных нитей. Точеный профиль девушки был обращен вниз. Она молчала, глядя себе под ноги. Нечто тяжелое, волнующее скрывалось под маской ее смирения. Нет, Лилу не нервничала, не злилась, не корила себя. Что-то потаенное, тревожное, пылкое сквозило в ее частом дыхании. Рэю казалось, что она хочет что-то сообщить, но не находит подходящих слов. Желая ее ободрить, он рассказал забавную историю, сочиненную на ходу. Лилу рассмеялась, однако смех ее вышел усталым.
– Давай подождем автомобиль, – сказала она, останавливаясь посреди дороги. – Я всё обдумала. Завтра мы поедем к моей матери. Не бойся, она не сумасшедшая, – добавила девушка, уловив опасение в его взгляде. – Я знаю, ты не выносишь нервных людей. Она не такая. Просто она немного странная. Пагубное пристрастие к наркотику медленно убивало маму, и отец решил определить ее на лечение. Я полностью одобряю его волю. Так всем нам гораздо легче, чем было тогда…
Гинсбету меньше всего хотелось встречаться с больной, избитой пороком женщиной. Подобные знакомства оседали в его памяти тошнотворной мутью, но в стремлении поддержать Лилу, в желании оценить ее честность он не нашел сил для отказа. Во всяком случае, как бы ужасно не выглядела ее мать, какой бы омерзительной она ему не показалась, ничто на свете не отвратит его от любимой. Рэй твердо знал, что выдержит любое испытание и не отречется от невесты.
– Хорошо, дорогая, – он крепко пожал ее трепещущую руку. – Всё будет так, как ты скажешь.
Рокот мотора стал близок и вскоре из бархатистого сумрака на аллею выплыло лакированное серебристо-серое авто.
Уже после того, как Гинсбет усадил девушку в автомобиль и сам сел рядом, Лилу с благодарностью обернулась к нему. На его щеке запечатлелось легкое прикосновение поцелуя.
– Спасибо. Ты очень добр. Ты всегда понимаешь меня.
Ему хотелось ее обнять, но он воздержался, опасаясь, как бы его страсть не испугала ее, ведь они еще не были женаты.
– Пожалуйста, говори и ты мне всё, что лежит у тебя на сердце. Я пойму, – пролепетала Лилу в порыве воодушевления. – Право, мне даже совестно делается! Я уже стольким обязана тебе…
– Я запрещаю тебе рассуждать о таких глупостях, – строго возразил Рэй и улыбнулся.
Лилу успокоилась. Опасения улеглись под действием его теплого взгляда.
28
Путь к элитной клинике Бэкарта, в которую была помещена несчастная мать Лилу, выдался долгим и изнурительным. До места назначения пришлось ехать добрых три часа, в духоте и пыли летнего зноя. Витиеватая дорога, словно бесконечная серая лента, сотканная из щебня и песка, столько раз петляла вдоль отвесных скал и исчезала в сыром сумраке тоннелей, что Лилу и Рэй успели вздремнуть, покачиваясь на ухабах, в перерывах между бодрствованием и дремотой перебрасываясь отрывистыми замечаниями. Случилось, что они почти одновременно открыли глаза и сонно посмотрели друг на друга. Несмотря на то, что ее маленькая соломенная шляпка сбилась набок, а локоны рассыпались по плечам, Лилу выглядела мило. Ее дорожный костюм в мелкую синюю клетку, расшитый кружевами по отложному воротнику, туго обхватывал осиную талию – в этом наряде девушка походила на куколку. Рэй в немом восхищении задержал взгляд на прелестном изгибе ее пухлых губ.
– Я никогда не бывал в таких ситуациях, – сказал он задумавшись. – В таких противоречивых ситуациях.
– Ты не хочешь ехать? – спросила она.
– Нет, что ты! Просто я подумал, что должен что-то подарить твоей маме.
– Это совсем необязательно.
– Ты не права.
Они посмотрели друг на друга и вдруг по-детски рассмеялись.
– Взгляни, что я купил.
Девушка с любопытством следила глазами за движениями его рук, аккуратно распаковывающих маленькую коробку. Вскоре из шелестящей оболочки показалась расписная музыкальная шкатулка. Когда Лилу приоткрыла крышку, с ее уст слетел вздох восхищения. По зеркальной поверхности, усыпанной блестками, кружились два лебедя из цветного стекла, склонивших длинные шеи друг к другу. Изящные птицы – воплощение преданности и любви – под тихий грустный мотив медленно вращались по кругу, в котором заключалось их миниатюрное озеро.
– Рэй, это волшебно! Такой подарок послужит знаком нашей с тобой любви, в которой мы будем просить у моей мамы благословения! – воскликнула Лилу, и ее глаза засверкали. – Позже я хорошенько рассмотрю вещицу. Здесь шумно и ужасно трясет!
Чрезвычайно довольный собой, Рэй Гинсбет обратно упаковал подарок. Несколько минут они пребывали в молчании, невольно прокручивая в памяти только что услышанную мелодию. Автомобиль въехал за очередной поворот, за которым путникам предстал высокий забор с глухими воротами.
– Приехали, – объявил шофер.
Лечебницу основали на лоне природы, вдали от посторонних глаз и суеты. Сюда помещались люди благородных кровей – изнеженные, чувствительные и слабые волей. Пациентам гарантировалась конфиденциальность. Она-то и соблюдалась здесь строже всего, ибо мало кто хотел, чтобы в обществе стало известно о его недуге. Это была бы настоящая тюрьма, если б не наличие дорогой мебели, живописного парка с беседками и фонтаном, а также вежливого персонала, предоставляющего больным интересный досуг и превосходную еду. Красивый дом с аркадой из белых колонн утопал в зелени и цветах, но как бы беззаботно ни пели птицы в кущах сирени, тягостного ощущения было не избежать, когда взор ваш натыкался на решетки, которыми защищалось каждое окно с нежно-розовыми шторами. Кроме того, у ворот дежурила охрана; свидание с обитателями «золоченой клетки» разрешалось лишь с дозволения директора лечебницы, доктора Бэкарта. Зоркие глаза неотступно отслеживали каждый шаг посетителя, на малейший шум мгновенно слеталась стая медицинских сестер.
Пока Лилу беседовала с доктором, который явился, едва узнав о ее прибытии, Гинсбет томился неприятным ощущением от увиденного. Следуя за ними по чистым дорожкам парка, где под журчание воды в фонтане то тут, то там медленно проплывали фигуры, похожие на бесплотные тени, Рэй с тревогой озирался по сторонам: ему не внушали доверия люди, которые двигались, словно призраки в царстве Аида. И впрямь здесь многое казалось бутафорским: и цветники, разбитые по обе стороны дорожки, и уютная терраса, и мраморные колонны дома, погруженные в кружево теней – всё это застыло в оцепенелой дремоте. Лишь работники лечебницы выглядели настоящими живыми людьми: они суетились в разных концах парка. Остальные же витали в сомнамбулизме. Глядя на них, Гинсбет с содроганием отводил глаза, ибо у пациентов были одинаково неподвижные лица-маски. Их мертвые взоры повергали Гинсбета в дрожь. Он вспомнил, что видел нечто подобное на выставке восковых фигур.