– Рэй, ты был у мамы? Но зачем?!
С одной стороны Олсен буравил гостя подозрительным взглядом, с другой – Лилу теребила его за рукав. От их пристрастных нападок у Гинсбета задергалось лицо, и он потупился, чтобы скрыть эмоции.
– Нет, вы не подумайте, что я против, – поспешил разуверить его отец. – Хотя… я ведь действительно против! Понимаете, эта женщина уже много лет держит нас, гм, на «осадном положении». Чем меньше у нее сношений с внешним миром, тем лучше. Это относится абсолютно ко всем, ваша личность здесь не при чем. А теперь скажите мне, – он перешел на таинственный полушепот, – Экла ни о чем не просила вас? Поверьте, это крайне важно!
Встрепенувшись, Рэй поднял голову:
– Нет…
– Очень хорошо. – Олсен вздохнул без должного облегчения. – Знайте впредь: если вдруг она попросит оказать ей… э-э … некую услугу… Скажите об этом мне. И ни в коем случае не удовлетворяйте просьбу этой хитрой особы!
– Хитрой? – Рэй с вызовом поглядел на собеседника. – А мне она показалась такой простодушной, даже невинной.
– Невинной! – не удержавшись, громко расхохотался тот. – Мне пришлось прожить с этой женщиной много лет, и то я лишь недавно постиг ее хитрость… А сейчас вы объясните, что именно привело вас к моей жене. Я имею право знать это.
Олсен основательно уселся в свое любимое кресло подле рояля, с клавиш которого Лилу тем временем смахивала пыль, изредка поглядывая на говорящих.
– Вы спрашиваете меня…- Рэй запнулся, силясь выглядеть непринужденно. – Вы ревнуете, господин Олсен?
– В моем возрасте не ревнуют. Речь идет о куда более важных вещах, молодой человек, – совершенно невозмутимо отозвался тот.
Лилу тихо брала первые аккорды. Ее профиль низко склонился над инструментом, и шелковистые локоны упали девушке на глаза, но она не спешила убрать их.
– Ваша дочь получила прекрасное воспитание, – без всякой видимой связи заметил Рэй в надежде, что Олсен забудет о своем вопросе, однако тот усердно держал его в своей толстолобой голове.
– Я жду вашего ответа, – холодно напомнил он.
Растерявшись, Гинсбет посмотрел на Лилу, ища у нее защиты, но она ответила на его взгляд своим, как будто несколько укоризненным взглядом… Тогда гость обратил глаза в потолок и нашел там решение всем своим проблемам. Чего, собственно, хотят от него эти люди? Они хотят, чтобы он говорил. И Гинсбет будет говорить без умолку. Что ему стоит впустую молотить языком? Ложь может дать отсрочку от принятия важных решений.
«Всего лишь слова!» – шепнул себе Даниэль и на выдохе завел речь, которой пару минут назад у него не было даже в мыслях. Но прежде он принял позу, достойную дешевого актера, и только потом заговорил патетическим тоном:
– Я был у госпожи Олсен, чтобы сообщить ей день нашей с Лу свадьбы. Двадцатое сентября – идеальная дата. Прежде Лу предлагала мне ее, но я настаивал на восьмом октября – дне моего рождения. Я очень хочу, чтобы госпожа Олсен присутствовала на нашем венчании… Я уважаю ее как мать девушки, которую я полюбил всем сердцем…
Лилу зарделась от восторга и принялась быстро и громко играть, перебегая из октавы в октаву. Напряжение улеглось: Олсен был доволен как никогда и даже изъявил желание выпить; опасаясь повторения вчерашней сцены, Лилу предложила жениху прогуляться. Рэй согласился, ибо это был хороший повод уйти из дома, где близость Олсена заставляла его ходить по острию ножа.
Несмотря на радость по поводу скорой свадьбы, в глубине души девушка терзалась смутными предчувствиями. Она была не так глупа и многое понимала если не умом, то сердцем.
Поведение Гинсбета менялось на глазах. При будущем тесте это был один человек, а наедине с невестой – совершенно другой. Напускной пафос слинял до подчеркнутого безразличия. Гинсбет стал рассеян; он почти не слушал, что говорит ему Лилу, строя планы на их совместную жизнь. Временами создавалось такое впечатление, будто Рэй думает о чем-то постороннем – куда более важном, нежели всё остальное. Впрочем, так оно и было.
Лилу не переставала удивляться таинственной перемене, постигшей ее любимого. Раньше он ловил каждый ее взгляд, старался предугадать малейшее ее пожелание, уберечь от опасности, предвидеть неловкость… А теперь, когда от порыва ветра тонкий шарфик соскользнул с ее плеч, Рэй наступил на него. Лилу подняла шарфик и ласково попеняла возлюбленному на его неосторожность, но он даже не обернулся.
– Ты изменился, Рэй, – печально сказала она ему на прощанье. – Ты стал другим, таким я тебя еще не знаю…
35
Ночной ветер дул порывами, взметая тучи пыли. Под ногами змейкой вился песок вперемешку с мелким щебнем, которым была устлана дорога. Было настолько темно, что Даниэль не видел собственной руки, вытянутой в попытке нащупать стену. Он воровато крался вдоль забора лечебницы, чутко прислушиваясь к звукам позади себя. С момента его последнего визита к госпоже Суаль прошло около недели, и этого времени ему хватило, чтобы многое понять… Даниэль явился сюда этой нервной ветреной ночью с одной целью – исправить роковую ошибку прошлого. Любой ценой.
Вот он уже достиг конца высокого каменного забора. Сквозь просветы в листве виднелись обрывки огней. Электричество мигало, угрожая погаснуть. Даниэль замер и прислушался, потер залепленные пылью глаза. Порыв ветра снова хлестнул ему в лицо, и мужчина приступил к решительным действиям.
Тренированные руки ухватились за край, а ноги заняли прочное положение на нижних выступах камней. Даниэль бесшумно подтянулся вверх, к вершине ограждения. Кругом царило обманчивое безлюдье, таящее в себе недремлющее око охраны. При мысли о сторожке и населяющих ее работниках Элинт вознегодовал. Чем провинились эти несчастные люди – пациенты клиники Бэкарта? За что к ним приставили почти тюремный надзор? За то ли, что они, не выдержав, сдались, упали с пьедестала, запятнали свое доброе имя?.. В наказание за слабость они прозябали в этой убийственной тиши – без свободы, без имени, без чести… За них всё решали опекуны; уделом же этих несчастных стало рабское положение живых мертвецов, вычеркнутых из мира.
Даниэль увидел позади затаившийся автомобиль с потушенными фарами. Пусть он не предпринял законных действий, чтобы вызволить Эклу из плена (ведь она сама молила его ни о чем не просить Олсена), зато теперь пришел сам в твердом намерении забрать женщину с собою.
Ноги упруго ступили на землю – уже по ту сторону забора. Отчаянный похититель крадучись проскользнул под кустами жасмина и на мгновение слился с темным выступом спящего дома… Кругом ни души, однако от порывов ветра, гремящих где-то железом крыши, создавалось тревожное напряжение, которое не ослабевало ни на минуту. Казалось, будто кто-то идет следом за дерзким вторженцем, будто уже готов строго окрикнуть его…
– Я верну тебе долг, – прошептал Даниэль, разматывая моток веревки, в то время как глаза его оценивающе скользили по темному фасаду с тускло поблескивающими впадинами окон, по водосточной трубе, по перилам балкона…- Когда-то ты вызволила меня из плена, заставила очнуться и ожить. Настала моя очередь. Я не дам тебе погибнуть…
* * *
От разлапистой кроны дерева по озаренной светом фонаря площадке кружили тени. Даже когда окно зашторили, на занавесях, словно на киноэкране, продолжали плясать нелепые образы.
Экла Суаль успокаивала свою подругу, которая пришла к ней в комнату среди ночи, дрожа от ужаса. Это была бывшая певица; ее психика пошатнулась после встречи с грабителями, которые однажды напали на нее во время гастролей и, угрожая оружием, обобрали до нитки. С тех пор забытая поклонниками, одинокая женщина обосновалась в частной клинике, где ее не так настойчиво, но всё же иногда посещали навязчивые страхи.
– Ну хватит. Достаточно слез, Клара, – вполголоса попросила госпожа Суаль. Крепко обняв друг дружку, они сидели на краю разобранной постели и слегка раскачивались в такт всхлипываниям.