Госпожа сочинительница (новеллы)

Мы странно сошлись. Средь салонного круга.
В пустом разговоре его.
Мы словно украдкой, не зная друг друга.
Свое угадали родство.
И сходство души не по чувства порыву.
Слетевшему с уст наобум.
Проведали мы, но по мысли отзыву.
И проблеску внутренних дум.
Занявшись усердно общественным вздором.
Шутливое молвя словцо.
Мы вдруг любопытным, внимательным взором.
Взглянули друг другу в лицо…
И, свидясь, в душе мы чужой отголоска.
Своей не старались найти.
Весь вечер вдвоем говорили мы жестко.
Держа свою грусть взаперти.
Не зная, придется ль увидеться снова.
Нечаянно встретясь вчера.
С правдивостью странной, жестоко, сурово.
Мы распрю вели до утра.
Привычные все оскорбляя понятья.
Как враг беспощадный с врагом, –
И молча друг другу, и крепко, как братья.
Пожали мы руку потом.

Дружба – это так, для самооправдания. Отношения очень быстро перешли в другой разряд!

Стихи, посвященные вспышке этой страсти – их немного, десяток, – считаются лучшими из всего написанного Каролиной. Что неудивительно. Благодаря любви Бориса… нет, благодаря своей любви к Борису (потому что в отношениях со своими мужчинами линию поведения всегда – к счастью или нет, неведомо, – определяла именно она) Каролина совершенно преобразилась. Легко понять! Любовь ее к Мицкевичу была вспышкой первого, еще не вполне осознанного влечения. Брак с Павловым будоражил ее интеллект, однако к страсти это почти не имело никакого отношения. Буря чувств – вот что такое ее роман с Борисом, вспышка запоздалой молодости, неизведанные ранее ощущения, пробуждение женщины именно тогда, когда она уже видела себя старухой!

Все преобразилось в мире. Однако Каролина со своим «анализирующим умом», как выразилась некогда о нем княгиня Волконская, была бы не Каролина, если бы понеслась по воле чувственных волн. Ей непременно потребно препарировать дрожание своего сердца! Главное, чего она никак не может понять: да неужели именно она оказалась способна на такую неистовую страсть?

Забавны все-таки эти растения – цветы запоздалые! Каролина, которая всю жизнь преподносила себя как некую Клеопатру – ну, скажем так: Клеопатру-скромницу, – словно бы извиняется за то, что оказалась способна потерять голову.

Вся штука была в том, что на самом-то деле она не верила, будто эта страсть может продлиться долго.

Ну, естественно, разве могло быть иначе?

Зачем судьбы причуда.
Нас двух вела сюда.
И врозь ведет отсюда.
Нас вновь бог весть куда?
Зачем, скажи, ужели.
Затем лишь, чтоб могло.
Земных скорбей без цели.
Умножиться число?
Чтоб все, что уцелело.
Что с горечью потерь.
Еще боролось смело.
Разбилося теперь?
Иль чтоб свершилось чудо?
Иль чтоб взошла звезда?..
Зачем судьбы причуда.
Нас двух вела сюда?!

Самым тяжелым было понять: даже когда два человека испытывают друг к другу сильнейшее физическое влечение, они могут стремиться друг от друга духовно. Особенно если эти двое – сильные, мыслящие личности, привыкшие сами управляться со своими жизнями и не желающие меняться ни ради чего, ни ради кого. Впрочем, это были именно те грабли, на которые Каролина наступала всю жизнь: телом вместе, а душою – врозь. Не так ли было с Мицкевичем, потом с Павловым, теперь – с Борисом Утиным?

За тяжкий час, когда я дорогою.
Плачусь ценой.
И, пользуясь минутною виною.
Когда стоишь холодным судиею.
Ты предо мной, –
Нельзя забыть, как много в нас родного.
Сошлось сперва;
Радушного нельзя не помнить слова.
Мне твоего, когда звучат сурово.
Твои слова.
Пускай ты прав, пускай я виновата.
Но ты поймешь.
Что в нас все то, что истинно и свято.
Не может вдруг исчезнуть без возврата.
Как бред и ложь…
Я в силах ждать, хоть грудь полна недуга.
И злой мечты;
В душе моей есть боль, но нет испуга:
Когда-нибудь мне снова руку друга.
Протянешь ты!