— Ну что же, — спросила она в воскресенье своего отца, — принесет он тебе свою картину?
Накануне она подстроила так, что, когда Фердинанд зашел в лавку, отец был там один.
— Да, — сказал Моран, — только он долго заставил себя просить… Не знаю, ломался он или скромничал. Он все извинялся, говорил, что не сделал ничего такого, что бы заслуживало внимания. Завтра он все же принесет свою картину.
На следующий день Адель отправилась сделать набросок с развалин старинного меркерского замка. Вернувшись домой, она увидела полотно без рамы, поставленное посреди лавки на мольберте. Она замерла на месте, поглощенная впечатлением, произведенным на нее этой картиной Фердинанда Сурдиса.
Картина изображала дно широкого оврага с высоким зеленым склоном, горизонтальная линия которого перерезала синее небо; на дне оврага резвилась ватага школьников, а репетитор читал, лежа на траве. Сюжет, несомненно, был заимствован художником с натуры.
Адель была прямо ошеломлена неожиданным колоритом и той смелостью рисунка, на которую она никогда бы не дерзнула. Ее работы отличались необычайной законченностью и такой тщательностью, что она могла в точности воспроизвести сложную манеру Ренкена и других мастеров, чьи произведения ей нравились. Но работа этого нового для нее художника поразила ее своим неожиданным своеобразием.
— Ну как? — спросил папаша Моран, стоявший у нее за спиной, ожидая ее суждения. — Что ты скажешь о картине?
Адель смотрела не отрываясь. Наконец она пробормотала, очарованная, но неуверенная в природе этого очарования:
— Это как-то диковинно… и очень красиво…
Она отходила и опять возвращалась к мольберту, серьезная и задумчивая.
На следующий день Адель все еще продолжала рассматривать картину, и за этим занятием ее застал Ренкен, который как раз находился в Меркере.
— Что это такое? — закричал он, войдя в лавку.
С первого взгляда он был поражен. Он придвинул стул, уселся перед полотном и, вглядываясь в него, приходил все в больший восторг.
— Просто поразительно!.. Такая прозрачность тона и такая жизненность!.. Белые пятна рубашек очень интересно решены на зеленом… Очень оригинально! И никакой натяжки! Неужели, девчушка, это ты написала?
Адель слушала краснея, как будто похвалы относились к ней самой.
— Нет, нет, — поспешила она ответить. — Это тот молодой человек, вы знаете, из коллежа.
— Уверяю тебя, что в его манере письма есть что-то общее с твоей манерой. Это как будто ты, но приобретшая мощь… А, так вот он каков, этот молодой человек! Талантлив, и даже очень. Картина могла бы иметь огромный успех в Салоне.
Вечером Ренкен обедал у Моранов. Он им оказывал эту честь при каждом посещении Меркера. Весь вечер он говорил о живописи, возвращаясь несколько раз к картине Фердинанда Сурдиса, которого он собирался навестить и ободрить. Адель, как всегда молчаливая, слушала его рассказы о Париже, о его тамошней жизни, об его шумных успехах. На ее задумчивом бледном лбу появилась глубокая складка, как если бы она приняла какое-то решение, от которого уже никогда не отступится.
Картину Фердинанда вставили в раму и поместили в витрине. Барышни Левек первыми явились взглянуть на нее и нашли, что она не совсем закончена. А встревоженный поляк распустил по городу слух, что Сурдис принадлежит к новой живописной школе, отрицающей Рафаэля.
Тем не менее картина имела успех; находили, что это красиво. Целые семьи приходили процессиями, распознать, кто из школьников позировал Сурдису.
От всего этого положение Фердинанда в коллеже не улучшилось. Преподаватели были возмущены шумом, который возбудил в городе этот жалкий репетитор, развращенный до такой степени, что решился обратить вверенных его попечениям детей в натурщиков для своей картины. Все же его не уволили, а только взяли с него обещание на будущее остепениться. Когда Ренкен пришел к нему, чтобы выразить свой восторг, он нашел его в отчаянии: Фердинанд чуть не плакал и собирался отречься от живописи.
— Полноте! — сказал Ренкен со свойственным ему грубоватым добродушием. — Вы достаточно талантливы, чтобы презирать всех этих гусей… Не беспокойтесь — будет и на вашей улице праздник. Вы выберетесь из нужды. Это говорю вам я; ведь я сам когда-то работал каменщиком. Главное, не оставляйте живописи, это важнее всего.
С тех пор для Фердинанда началась новая жизнь. Постепенно он сблизился с Моранами. Адель принялась копировать его картину, которой дали название «Прогулка». Акварели были заброшены. Адель пробовала свои силы в живописи маслом.