— Признаю себя свиньей.
— Знаешь, я тоже могу надуться как шкурка на огне… Особенно после того, как ты подвел меня под монастырь… Это же надо такое придумать: я должен командовать… краснопузыми!
Словечко прозвучало в устах Князя смешно.
— И нечего ржать… У меня к тебе серьезный разговор. Тебе имя Уильяма Флэннегана о чем-то говорит?
— Оно мне говорит о неприятностях.
— Угадал. Этот самый Флэннеган сказал мне вот что: тебя хотят убить.
— Ну да? И ты решил сыграть на опережение?
— Арт, я прошу тебя: будь предельно серьезен. Твоя черная ирония сейчас ни к чему. Советы имеют на тебя вот такой зуб, и чем бы ни закончился суд — тебе конец.
— Забавно… И что ты предлагаешь?
— Святые угодники! Ты что, еще не понял? Мы отчаливаем и Дженис везет тебя в Турцию.
— Так, — Артем сунул руки в карманы. — Что я там забыл?
— Парень, завтра последнее заседание трибунала! — Берлиани навис над ним как скала с отрицательным уклоном. — А после этого кое-кто получит команду “Фас!”
— Это глупости, Гия. И я тебе объясню, почему. С политической точки зрения убивать меня невыгодно: я ничего больше из себя не представляю. Я не смог бы даже стать публичным политиком — боже, слово-то какое! — на гражданке ты сам знаешь, как к нам относятся. Я ноль без палочки, кому нужно меня убивать? Это невыгодно даже из принципа: зачем превращать живую собаку в мертвого льва?
— Хорошо, тогда почему этот Флэннеган меня предупредил?
— Откуда я знаю, Гия. Как тебе такая версия: наши командиры тоже хотят сохранить лицо. На самом-то деле и Казаков, и Кронин, и Адамс не бог весть как хорошо себя чувствуют. Их даже не столько мучает комплекс вины, сколько бесит необходимость плясать под дудку Союза. Если бы я сбежал — это был бы приемлемый выход для всех. Кроме тебя. Ведь сам же ты не побежишь?
— Сам я не побегу, потому что обо мне речи нет. Гребал я их трибунал. Пусть снимают погоны, мне это уже по пояс. Я за тебя, дурака боюсь!
— А ты за меня не бойся.
Георгий схватил себя руками за волосы и тихо коротко взвыл.
— Ну что мне, врезать тебе по башке, связать и засунуть в кокпит? — спросил он.
— Не советую, — мрачно ответил Верещагин. — На ринге я дрался по правилам.
— Арт, — Князь сник. — Арт, что мне делать? Что нам всем делать? Почему все так плохо?
— Да нет, все не так уж и плохо. — Верещагин нагнулся над бортом. — Смотри, краб…
Он перепрыгнул на пирс, опустился на колени, всмотрелся в воду. Хрустальная волна трепала рыжие с прозеленью водоросли, среди которых затаился яшмовый скалолаз.
— Дурачок, — сказал Артем. — Ты думаешь, если ты не двигаешься, я тебя не вижу?
Краб втянул страшноватые беззрачковые глаза под панцирь.
Верещагин представил себе его вертикальный мир, студеную циановую толщу, ветры течений, почти неуязвимость, возможность на все смотреть сбоку.
— В следующей жизни я буду крабом, — сказал он.
— А в этой станешь раком, — буркнул Князь.
— Патетические места нам не удаются, — Верещагин поднялся, отряхнул джинсы.
Дженис выбралась из каюты.
— Мальчики, что вы решили?
— Мы решили… — Князь пнул ногой бухту веревки. — Это он решил! Короче, ша, уже никто никуда не плывет.
— Князь, — окликнул его Верещагин. — Я есть хочу. Ты вернул мне вкус к жизни. Может, сходим куда-нибудь? Я давно не танцевал с красивой женщиной…
— В “Синий якорь”?
— Плохое решение. Слишком много офицеров.
— В “Шератон”?
— Слишком чопорно… И дорого. Чего-нибудь попроще, Князь. Вон там на берегу что-то светится… Вроде играет музыка… Что это?
— Почем я знаю… Какая-то забегаловка под камышовым навесом. В бразильском стиле — знаешь, с сетями, китайскими фонариками и официантками в таких символичиских юбках из прозрачной ткани… Как же они называются… Ой!
— Парео, — подсказала Дженис, ущипнув Князя за бок. — То, что ты мне запрещаешь надевать.
— Восточный деспот, — Верещагин покачал головой. — Слушай, это же как раз то, что надо! Пойдем!
— Ты ничего не понимаешь в женщинах, — огрызнулся Георгий. — Мужчина им интересен только до тех пор, пока им есть чего хотеть. А когда ты выполнишь все их желания… Ну вот!
Дженис выбралась из каюты, сменив джинсы на юбку-парео, с туфлями в руках.
— Я готова, — сообщила она. — Джордж, дай мне твою руку.
— Это плохо кончится, — вздохнул Князь.
— Конечно, — кивнул Верещагин. — Когда ты пытаешься меня перепить — это всегда плохо заканчивается.