— Я должен поесть у Садко, — не согласился Клюев. — А потом приду.
— Возьми, — попросил Орхидеи-люб, протягивая свой адрес.
25. Объяснение чуда
Объяснение случилось возле Офиса Столичной Мафии. На Таганке. Вечерело.
Ливер — мордоворот с косой саженью в плечах, угодливо распахнул заднюю дверку лимузина. Михал Михалыч пыхнул сигарой и вознамерился загрузить своё тело в салон. Рядом плавно остановилось такси, из авто усталым мячом выпрыгнул Нафаня:
— Михал Михалыч!
Босс хищно осмотрел помощника: его помятый вид и крутотенный синячище под левым глазом. Цыкнул:
— Ливер, отойди.
Бандюг поправил за поясом пистолет и суетливо подчинился. Главарь сказал удивлённо:
— Нафаня Андрюшкин! Где ты шлялся целый день и что у тебя с рожей!?
— Михал Михалыч! — преданно вякнул секретарь. — Я приехал из больнички, куда меня доставили в бессознательном состоянии!
— Я тебе не приказывал ехать в больничку и впадать в бессознанку! Или ты что-то попутал в моих указаниях? Ну так, чуть-чуть… Скажи мне — попутал?
— Михал Михалыч, ну я ж не дебилоид! — улыбнулся своей остроте Нафаня.
Босс не посчитал шутку шуткой, но промолчал. А секретарь рассказал:
— Я приехал в храм, увидел там ваш рисунок, взял в руки… И тотчас получил от него такой удар, что упал без чувств!
— От кого получил удар?! — настороженно переспросил шеф.
— От Господа, который нарисован на доске, — обыденно объяснил секретарь. — Был в отключке весь день, а как только поймал сознание — по-тихому срулил из палаты.
Главарь являлся реалистом и не признавал, что Чудеса имеют место быть. Впрочем, Чудеса не признают, помимо реалистов, и обычные люди. А зря.
Поняв, что босс молчит, Нафаня разлился соловьём:
— В храме я ставил свечки за здоровье души! Всей нашей братве! Только… учинил перепутку: поставил свечки за здоровье в то место, где ставят за упокой. Господь, видно, обиделся и набил мне рожу… — прояснил обстоятельства Чуда секретарь.
— Херня и сказка! — последовала реакция босса.
Секретарь признал, что Михал Михалыч в свои 35 лет — уважаемый главарь мафии, а он в свои 35 лет — всего лишь Нафаня со смешной фамилией. И ему стало неловко за Чудо.
— Ладненько, с доской я дорешаю сам, сказочник, — резюмировал босс, нетерпеливо глянув на наручные часы. — А ты встречайся с братэлой и получи фотку Клюева! Предъявим бомжу на опознание!
Сотовый телефон шефа сыграл «Вальс». Михал Михалыч оборвал рингтон быстрым нажатием пальца на кнопку, и поднес трубку к вкрадчивому уху:
— Что!?.. Опознали?.. А Горилла?.. Почему ты молчал?.. Да… Держи меня в курсах.
Нафаня попытался подслушать диалог, но бесполезно. Телефон шефа не допускал разглашения голосов без ведома владельца.
— Звонил мой адвокат, — неохотно разъяснил главарь столичной мафии. — Чеснок разбился на трассе, насмерть. А Горилла ещё с утра в морге, подрался с кем-то…
— А вы меня, Михал Михалыч, назвали сказочником! — с превосходством заулыбался Нафаня. — Это чё, блин, получается? Только я поставил Чесноку свечку за упокой — он разбился. А Гориллу, вы только вкурите смысл! Самого Гориллу, что гнул у нас руками подковы! — избили в усмерть.
Михал Михалыч послал свой реализм «гулять в садик», а сам нечаянно затянулся тлеющей стороной сигары:
— Чего ты там болтал про свечки? Поставил за здоровье туда, куда ставят за упокой?..
— Ага, — блеснул самодовольной улыбкой Нафаня. — Себе только воткнул в нужный Подсвечник. И то благодаря одной богомольной убогой…
Михал Михалыч проплевался полусгоревшим пеплом:
— А мне!?
— Вам поставил свечу самому первому! Ведь вы — самый лучший главарь мафии из всех главарей, которых я знаю!
Босс шалыми глазами вновь осмотрел синячище помощника под левым глазом.
— Видел остолопов. Но таких, млин… — натурально забздел шеф, вероятно — впервые в жизни.
— Михал Михалыч, не называйте меня остолопом! — ультимативным тоном попросил Нафаня. — Да… я знаю, что я — толстый, некрасивый и не очень умный тип. И у меня писечное недержание по ночам. Но я не остолоп.
Секретарь с печальными глазами побрёл к Офису. Михал Михалыч лирично глянул вслед:
— Пожалеть его, а?
26. Гжельский винегрет
Братья-близнецы Андрюшкины встретились в ресторане «Садко», на Тверской улице. Они съели четыре килограмма еды и выпили два литра пунша. Походя, вспомнили детство и поделились текущей житухой, затем приступили к разговору о насущных делах.