«Чего добивается, старый дурак? — подумала Ниночка. — Хочет, чтобы я от волнения у китайского коммуниста Хуа Жуя буквы перепутала? Наверное, таки хочет…»
Когда она закончила чтение своего фрагмента (уже и забыла, о чем, профессиональное заболевание: через глаза к языку, минуя мозги, идут слова, и ты уже не воспринимаешь их смысла, только каким-то седьмым чувством фиксируешь: тут логическая пауза, тут некоторый напор, а тут, наоборот, приглушеннее…), пошла видеовставка, потом читать начал Игорь, и она, пользуясь тем, что глазок на ее камере погас, послала товарищу Лапину нежную улыбку. Не расслабляться! — по предварительной читке Ниночка помнила, что у ее напарника очень короткий фрагмент…
Она придвинула к себе очередной листок, мгновенно ухватила взглядом первый абзац, подняла глаза на вспыхнувшую красным камеру и, словно по памяти, начала:
— В зоне Восточного Средиземноморья продолжается военно-спортивный праздник «Весна»…
«В зоне Восточного Средиземноморья продолжается военно-спортивный праздник „Весна“…» — бодрым голосом сказала телекурва. Ее изображение погасло, но голос остался витать над ландшафтами Крыма, заключенными в мерцающий аквариум дряхлого «Электрона».
— Хана Крыму, — мрачно сказал Дим Шебеко, запив свои слова горьким зеленым чаем.
Группа С 2Н 5ОН поднесла к губам свои пиалы, словно повторяя жест гуру и тем самым подтверждая молчаливое с ним согласие: хана Крыму.
Экран демонстрировал восторженных крымцев, забрасывающих цветами советские танковые колонны.
— Вот пиздеж! — возмутился гитарист Гарик.
— Нет, Гарик, — покачал головой Дим Шебеко, — это не пиздеж. Это они там, в Крыму, все с ума посходили.
— Бен-то наш там! — напомнила Галка.
— Бену точно хана, — негромко сказал в углу мрачный кто-то.
«Комубежаловка», столпившаяся на телевизионной кухне, единодушно возмутилась: Бену хана? Ну, нет! Если кому и хана, так точно не Бену! Не такой наш Бен, чтоб ему так просто была хана!
— А вот Лучу хана, — тихо сказала Галка. И, несмотря на тихость, эту фразу услышали все и умолкли: да, о Луче-то мы и забыли! Как же так? Ему — хана? Он же был первый застрельщик соединения, какая же ему может быть хана?
Но Дим Шебеко со своей мудростью, присущей ему как гуру, видимо понимал больше, чем все остальные, и поэтому печально кивнул одними ресницами.
— Лучу хана, — согласился он и запил эти слова зеленым, как вселенская тоска, и крепким, как водка, чаем…
Лучников вынырнул из ступора в самолете где-то над Украиной. До этого ему было как-то все равно: вот Сергеев сажает его в черный пикап с затемненными стеклами, вот они несутся обратно в Симферополь тем же путем, каким он ехал к собору — зачем он ехал туда? Чтобы похоронить Кристину? Но когда они выезжали, Кристи была еще жива… Так зачем же он ехал? — вот они погружаются в самолет, явно правительственный и явно советский — а какая разница? — вот, на диване по правую руку от него полковник Сергеев, а по левую — Петр Сабашников… А он здесь зачем? Вот экран, программа «Время», ежевечерняя советская брехня, промывка мозгов — но неожиданно для себя он обнаружил, что ему как бы приятно промыть мозги, что ему ХОЧЕТСЯ забыть сегодняшний день и увидеть его заново — буркалами советских телекамер. Зачем же здесь Петр? Он тоже арестован? А почему, собственно, «тоже» — разве арестован, например, Лучников? Он вообразил, как пристает к Сергееву с вопросами: я арестован? А по какому праву? На каких основаниях? — и показался в этой ситуации сам себе невообразимо смешным: этакий кролик, качающий права перед удавом. Впрочем, на удава полковник Сергеев походил мало. Совсем не походил он на удава. А походил он на уставшего до предела мужика, самому себе надоевшего и самому себе противного. Чем вы занимались целый день, мон колонель, что так противны самому себе? Неужели возили нас, одноклассников, чартерными рейсами в Москву?
«В зоне Восточного Средиземноморья продолжается военно-спортивный праздник „Весна“», — сказала Татьяна Лунина. «Танька, а ты что там делаешь, в этом ящике? А чей же я крест видел на мысе Херсонес — это была одна из твоих очаровательных шуточек? Поверь, Танька, я безумно рад, что ты жива — такая, понимаешь, оказия: оказался вообще без бабы! Некого трахнуть в трудную минуту, кроме самого себя, — давай договоримся, когда меня отпустят, я приду к тебе на пистон!»
Лучников расхохотался, и сквозь слезы смеха увидел, что девка на телеэкране, только что сменившая собой крымские — виноват, господа! — уже советские пейзажи, ничуть не похожа на Лунину. Только рыжеватый цвет волос и модная в этом сезоне прическа «каре». Облажался значит. Но это ничего. Мадемуазель «Время», а как вы насчет пистона?
По экрану поплыли титры прогноза погоды. Мадемуазель «Время», невидимая и бестелесная, вещала дождь, снег и град, циклон и антициклон, переменную облачность, солнце, воздух, воду и прочие чудесные вещи.
— Успокойся, Андрей, — сказал Сабашников.
Голос вернул Лучникова в реальность, как бы припечатал к сиденью тяжелой, но мягкой и теплой Петькиной ладонью. Хотя Петр его и пальцем не коснулся.
Лучников успокоился и совершенно спокойно отметил, что в «Прогнозе погоды» упомянули и Крым. Конечно, под советским кодовым названием, но упомянули.
— В районе Бахчисарая ожидается внезапный шквальный ветер с дождем и градом. Серьезной опасности подвергаются виноградники. На Северном Кавказе…
Полковник Сергеев как-то встрепенулся, словно у него внутри развернулся давно проглоченный и забытый аршин. Надо же, как беспокоит полковника судьба бахчисарайских виноградников…
То же время, хребет Бабуган-Яйла, гора Роман-Кош.
— Сделай погромче, — сказал старший лейтенант спецназа капитану десанта.
Глеб сделал погромче.
В комнате отдыха матово серебрился экран. Из динамика доносилось монотонное журчание московской речи — кажется, эту респектабельную даму зовут Ангелина Вовк? Ла-ла-ла… надои… лал-лал-ла… центнеров с гектара… тонн угля… металлопроката и стали…
Женское бубнение сменилось мужским. Новости культуры… Премьера оперы «Чио-Чио-Сан» в Большом… Новый фильм Станислава Говорухина — «Место встречи изменить нельзя»…
Время — враг решимости. Дикторы программы «Время» сейчас были личными врагами Верещагина.
На экране появилась женщина… Нет, это не Ангелина Вовк. Совсем молодая, даже ужасный советский стиль официального костюма не мог добавить к этим двадцати пяти годам хотя бы три…
— Продолжается военно-спортивный праздник «Весна» в зоне Восточного Средиземноморья…
— Интересно, что врать будут, — Стумбиньш включил погромче звук.
На экране несколько смущенный командир десантников принимал букет от девушки в мини-платьице. Симфи, отметил Верещагин. Ландшафт изменился: Бахчисарай.
— Радостной новостью приход советских войск стал для тех узников режима, кто томился в застенках за свои политические убеждения. Сегодня утром в числе других был освобожден товарищ Игнатьев, генеральный секретарь коммунистической партии Восточного Средиземноморья…
Во весь экран крупным планом — мурло Игнатьева, выходящего из самолета «Як-40» (где кожанка? Где черные джинсы? На экс-волчесотенце был советский серый пиджак, серая рубашка и галстук). Увидев репортеров, Игнатьев устремился к ним, споткнулся и распростерся на земле. После секундной заминки он встал на четвереньки и взвыл:
— Целую тебя, благословенная русская земля!
— Цезарь, твою мать… Маймуна веришвили [17], — пробормотал Князь.
— Новости спорта, — сообщила красавица.
— Что там про «Спартак», товарищ капитан?
— Тихо!
И наконец прозвучало долгожданное:
— О погоде. По сведениям Гидрометцентра…
Полился «Ливерпуль». Верещагин внезапно вскочил, чуть ли не по ногам кинулся к выходу, выбросился на улицу.